– Ты и Лилия переезжаете в новую квартиру. Офис «Сыскного бюро» переезжает тоже. И эта новость не обсуждается, – Силуянов вытянул руки вперёд, показывая всем своим видом, что решение окончательное и обжалованию не подлежит!
– Ура, ура, ура! – запела и запрыгала Лилия. – Новоселье! Новоселье! Мамуля, давай мы свою старую мебель забирать не будем, а купим себе всё новое, «икеевское», я сейчас тебе каталоги принесу – будем вместе выбирать, – приёмная дочь Лилия мгновенно исчезла, оставив после себя только слегка раскачивающиеся занавески.
– Силуянов, объясни всё толком. Почему это я, «старая» и больная женщина, должна бросать квартиру, предоставленную мне в порядке очереди социалистическим государством и по твоей милости перебираться бог знает куда? Между прочим, здесь у Лилии школа под боком. Она и так вечно учится где придётся. Дай ей хоть аттестат зрелости получить как полагается, вместе со своими друзьями и родными учителями, – закончив свой монолог, Марго устало опустилась в кресло.
– Я, то есть не я лично, а моя строительная компания построила элитный дом в новом микрорайоне. Как ты думаешь, имею я право подарить хороший пентхаус своей любимой женщине? Помимо утраченной недвижимости бюро получит в личную собственность современное помещение в том же районе. А клиенты тебя уже хорошо изучили и в случае надобности потянутся в бюро даже на край света. Для тебя же стараюсь, а ты ещё и упираешься.
– Хорошо, я согласна, – с какой-то не свойственной ей покорностью в голосе произнесла Марго. – Но с одним условием. Мою старую квартиру мы дарим Хельге, Максиму и их будущему ребёнку. Нечего молодой паре ютиться в «однушке – хрущобе», у чёрта на куличках. Как ты, наверное, знаешь, я буду крёстной матерью их первенца, а ты, если заслужишь, то, возможно, станешь крёстным отцом. Хотя, если поду мать, ты уже «крёстный отец», правда, не для невинных детей, а совсем даже для очень вредных и злобных дядей.
В комнату стремительно ворвалась Лилия, неся на вытянутых руках пачку каталогов известной шведской фирмы.
– Вот, давай, сейчас же будем выбирать, – выпалила она на одном дыхании и бросила каталоги на стол.
– Лилия, ничего выбирать не надо, – спокойно и уверенно произнёс Силуянов. – Там уже работает команда дизайнеров и специалистов по интерьерам. Они совсем скоро представят вам свои творения для согласования и утверждения. Уверяю вас, эти люди хорошо знают своё дело. Не будем им мешать. После ухода Силуянова Марго не удержалась и сообщила радостную весть молодому следователю местного комитета Максиму Каверину. На другом конце трубка долго молчала, потом Максим каким-то сухим, еле слышным голосом произнёс:
– Маргарита Сергеевна, то, что я сейчас услышал, это правда? Можно я передам трубку Хельге? Повторите, пожалуйста, всё, что сказали, для неё. Иначе она мне просто не поверит.
Марго повторила, добавив от себя, что после декретного отпуска хочет видеть Хельгу только в «Сыскном бюро Крулевская и партнёры» и никакого следственного комитета. Хельга в ответ кивнула головой, но, к сожалению, трубка этот жест не передала. В радостных хлопотах прошёл месяц. Дочка Лилия накупила кучу рам для своих картин и развешивала творения и шедевры собственного производства на любых свободных пространствах. Марго изучала сверкающую кухонную технику, признаваясь сама себе, что освоить все эти механизмы и приспособления ей, вероятнее всего, будет не по силам. Домофон сообщил, что Хельга стоит у подъезда и просит её пустить.
– Надо отдать ей дубликат ключей – подумала Маргарита и нажала кнопку, открывающую дверь подъезда. После приветствий девушка открыла сумку и протянула Марго паспорта.
– Вот, всё оформила, и выписала, и прописала Вас и Лилию. У меня в паспортном столе подружка работает, так что без стояния в очереди обошлось. Так сказать, по блату. Маргарита открыла паспорт на странице «регистрация».
– Улица имени Ивана Каляева, дом номер… квартира номер … – прочитала она.
.
Иван Каляев родился в 1877 году в Варшаве. Отец его происходил из крепостных крестьян Рязанской губернии и служил в полиции околоточным надзирателем, а затем артельщиком в управлении завода. Учился Каляев в единственной в Варшаве русской гимназии. Семья жила бедно, братья Каляева стали рабочими, и только ему одному удалось уехать для продолжения образования в Москву. В 1897 году он поступил в Московский университет, а затем перевёлся в Петербургский. Впрочем, учился он недолго. Через год Иван вступил в Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», а уже в следующем году за участие в студенческом движении был из университета исключён и на два года выслан в Екатеринослав, под надзор полиции. Эти два года Каляев сотрудничал в местных газетах, изучал хозяйственный быт России. Близость к социал-демократам и народническая литература привели его к идеям вооружённой борьбы с самодержавием. В самом начале двадцатого века Каляев поступил во Львовский университет, но и здесь проучился недолго, решив стать профессиональным революционером. Летом 1902 года, во время поездки в Берлин, Ивана, имевшего при себе нелегальную литературу, арестовала немецкая таможенная полиция и передала русским властям. Однако по странному стечению обстоятельств Каляева не судили, мало того, он получил возможность уехать за границу. В Женеве молодой человек вступил в боевую организацию партии эсеров. В Париже азартно и самозабвенно изучал взрывчатые вещества и технику обращения с динамитом, готовясь мстить «врагам рабочего класса». Карьеру террориста Каляев начал с участия в покушениях на Плеве. Из пяти покушений, подготовленных боевиками в 1905 году, удалось последнее, состоявшееся 15 июля 1905 года. Но убийцей был не Каляев, а другой боевик – Егор Созонов. Иван сделался фанатиком террора. Он считал, что террор является задачей номер один, перед которой блекнут все другие задачи революционной борьбы. Когда ЦК партии эсеров публично осудил терроризм в парламентских странах Европы, Каляев говорил Савинкову: – Я не знаю, что бы я делал, если бы родился французом, англичанином, немцем. Вероятно, не делал бы бомб, вероятно, я бы вообще не занимался политикой… Но почему именно мы, партия социалистов-революционеров, т. е. партия террора, должны бросить камнем в итальянских и французских террористов? К чему такая поспешность? К чему такая боязнь европейского мнения? Не мы должны бояться – нас должны уважать. Террор – сила. Не нам заявлять о нашем неуважении к ней… Я верю в террор больше, чем во все парламенты мира».
