Читать онлайн полностью бесплатно Алексей Бирюков, Юлия Герман - Альманах «По Тропе Вдохновения»

Алексей Бирюков

Алена Антонова

Анна Светлова

Антон Искатель

Юлия Герман

Ксения Якина

Люба Кирелиаускене

Анастасия Туркова

Алина Масловская

Алексей Бирюков

Посвящаю себя творчеству и всему прекрасному и ужасному, что окружает нас в этой жизни.

В себе

По небу плывут дожди,

По лесу текут ручьи.

И если впадать, то в крайность,

И если убить, то Бога

В себе.

А на синем стекле

Распластались узоры

На память о том,

Что поэты не в моде.

Бездарная ночь

Ползу один во тьме ночной,

Брожу по улицам. Чужой,

Разбавленный лишь добротой.

Собаки бредят. Я – слепой.

Мне не слагать красивых строк.

Никто не гонится за мной.

Лишь я один во тьме ночной.

Былое дует над листвой.

Останусь один-одинёшенек …

Останусь один-одинёшенек, наедине,

Со своими страхами, метаморфозами.

Замкнусь в себе на денёк-другой,

А может и до понедельника.

Оставшимся не утонуть в болоте,

Вот только бы немножко чуда.

Прикатит бес на упокой мой,

И скажет: «Эх ты, чудо-юдо!».

Вот только бы хватило сил,

Неведомых, большущих сил,

Которых нету у других

На то, чтобы просто так отдаться

Тому, кто дорог, или был когда-то.

Пусть человек я и плохой,

Но посвящу себя я людям,

Тем славным и забавным людям,

Что притаились в стороне.

Когда не было борьбы этих двух

Внезапно, проснувшись на утро воскресения,

Я понял, что все мои мысли ушли.

Во мне разросся свой собственный рай,

К которому я так долго стремился.

Расцвели цветы, засияла лампа.

Не было больше борьбы этих двух,

Этой бесцеремонной вселенской войны.

Но рай был счастьем – я лишился всего.

Иначе говоря, расселся на табуретке.

И, если рассказывать об этом без стыда,

Я обрек себя на смерть,

На несвободу.

Поэтому и упал на асфальт.

Но потом наступил понедельник,

А затем еще и еще…

Блаженный в сугробе, пропахший весной…

Блаженный в сугробе, пропахший весной,

Крадусь по болотам сквозь ветки и зной

С попыткой узреть безнадежную старость,

Остывшую кровь и греховную сладость;

С надеждой услышать святой Иордан,

Ключи от дверей, закрученный кран;

С холодной рукой, согреваемой светом –

Лучом сквозь замок, в секунды померкнет;

С пропитым лицом по утрам на кровати,

В немногую ночь предаваемый страсти;

С исписанной ручкой по яркому счастью;

С косыми следами на мокром асфальте;

С потерянной правдой в немой голове;

С предательским солнцем, пятном на судьбе.

Удачи!

Огромная масса больных очертаний.

Из скрытых – в тетради:

Сотни – во сласти,

Десяток – взаправду.

На полке томится клубок ожиданий.

Мы вместе сидели, мечтали на плахе,

Затем побежали сквозь слезы и страхи.

Ну что же, финальная. Нужно прощаться.

Пусть виды прекрасные будут в окне.

А я, так, с вещами на выход.

Быть может, удасться,

Получится,

Выйдет подкрасться к мечте.

Но ты не горюй, твое солнце светло.

Быть может, за это тебя и судьба,

В которую веришь так скорбно, убьет.

Но, в целом, ты светишь поярче, чем я.

Да, жизнь не сладка. Ей здесь грош цена.

Но пусть и она тебе будет мила.

Я беден на счастье: ломался, лечился,

Калечился, скрылся. И будет ведь больше

Гораздо.

А в прочем, что делать? И так все прекрасно.

Билет тебе, к счастью, без сдачи.

Удачи.

Слеза эстета

Поплачься…поплачься, мой друг,

В стихи свое горе свали.

Загони себя в яму, не парься,

Да других с собой прихвати.

Ты, эстет, умрешь ведь, как все,

В своём грязном внутреннем саду.

Погорюй вместе с людом о лютой судьбе.

Твои слезы летят, как салют.

Мне тошно смотреть, как ты стонешь о том,

Что счастье свое не нашел.

Ведь все мы живем в этом мраке. Но вот

Ты остался все там же, куда б ни пошел.

Обыкновенное накануне

Когда необычное случилось совсем.

Не осталось ничего, кроме воспоминаний.

Воспоминаний о старых и новых деньках,

В которых гулял он по парку живому.

В тех самых снах, где видел он солнце,

Закрашенное в суровый аквамарин,

Где мертвые шлялись туда-сюда,

Трындели о том да о сём.

И на скамейке обшарпанной плакал мальчик.

Мальчик – типичный неудачник,

Которых привыкли осмеивать звонко.

Разбитыми своими очками

Резал он кожу мирка кривого.

И даже мыло не отмыло те руки,

Запотевшие праведным наслаждением.

А тем временем, шла старуха, хромая,

Куда, для чего, сама и не зная.

Главное, что не в могилку сухую,

Да чтоб на слово её не покусились.

И было пиршество, праздник большой,

И сидели на стульях те самые люди,

Которым осталось ковыряться в омлете,

Лишь бы было тепло и уютно.

Окошко

Живет на свете человек,

В окошко смотрит целый век.

А за окошком дым и зной –

Соседей шел неравный бой.

По лужам крови ребятишки

Стреляют, падают как шишки.

В грязи топили дезертиров,

Сомкнулись веки воедино.

Окурки звезд над всем смеются,

Струна любви вдали горит,

Деревья в двери звонко бьются,

И белый свет назло болит.

И злая копоть от заводов,

И страшные ряды пороков.

Текут в канаве реки трупов.

И славный путч гремит средь звуков.

За стенкой дальнею, в подвале

Стоит, копейку сжав в кармане,

В окошко смотрит целый век

Вспотевший, мертвый человек.

Изгой

Коль попадет немою пулей теплый дождь,

Когда затянется агония разбитых фонарей,

И эйфория вдруг прикажет жить из тела прочь –

Познаем добрых кровь и грязь из-под ногтей.

Ему противно, смачно и смешно, и грустно;

Он на себя наклеил сотни разных ярлыков.

Ему бы только исповедать свой недуг искусно,

Тому, кого на днях клеймили меткою «здоров».

Но, даже если горечью накатят злые времена,