Городок взбудоражила новость: приезжают киношники снимать фильм, очень им понравились сталинские дома и старые дворики, где почти ничего не менялось с шестидесятых годов.
Среди актёров будет знаменитость. Да-да, та самая знаменитость, чьё небритое мужественное лицо не сходит сейчас с экранов.
– «В вашем городе будут проходить съёмки полнометражного фильма», – вслух прочитал объявление Евгений Иванович. – В главной роли Константин Мартынов.
– Вот как, Мартынов, – оторвалась от телевизора матушка. – Знаю, хороший юноша. – Для неё все моложе шестидесяти были юношами. Сам Евгений Иванович этот порог переступил десять лет назад. – А что за фильм, Женя?
– Не знаю… Про собаку какую-то… «Мы ищем актёров для массовых сцен, без признаков современности во внешности. Нам нужны мужчины, женщины и дети всех возрастов. Женщины без наращённых ресниц, татуировок и увеличенных губ. Цвет волос натуральный. Без коротких стрижек. Все желающие, подходящие под описание, присылайте две фотографии».
Матушка усмехнулась:
– Где они таких найдут? Все девки сейчас то красные, то синие, да ещё с губами. Стыдно смотреть.
– Может, и найдут.
– Нам-то что. Пусть ищут.
– Да… нам дела нет, – согласился Евгений Иванович, но неожиданно для себя выбрал на ноутбуке две свои фотографии и отправил на почту киносъёмщикам. На пенсии свободного времени – валом, к тому же он был бы рад уйти из дома от ворчливой матушки. Ей стукнул девяносто один год. Евгений Иванович с трудом выносил её характер и ругал себя за то, что поддался на уговоры съехаться.
«Платят, ещё и обедом кормят…» – подумалось ему.
Евгений Иванович не надеялся, что его пригласят, ничего в нём особенного не было: пожилой, не красавец, рост средний. Однако киношникам, как оказалось, нужны были именно такие неприметные люди, и Евгения Ивановича выбрали для крошечной эпизодической роли.
Съёмки ещё не начались, а главная улица города уже преобразилась. Киношники закрыли пёструю витрину сетевого магазина и повесили скромную вывеску – «Гастроном». Поставили милицейский, заново окрашенный «стакан», телефонную будку; пригнали откуда-то старые автомобили.
Евгений Иванович смотрел на эту суету с умилением и ностальгией. Молодёжь фотографировалась на фоне «Волг» с оленем на бампере, эмок и бутафорского фонтана.
– Прикольно! – смеялась девчонка в драных джинсах и щёлкала телефоном. Для неё всё было в диковинку.
…К парку, где проходили съёмки, Евгений Иванович приехал утром. Пока техническая команда ставила свет и огораживала территорию, массовку пригласили переодеваться в вагончик.
– Мягков кто? – спросила костюмерша.
Евгений Иванович поднял руку. Ему дали серую рубашку, бежевый плащ, суконные брюки и поношенные ботинки. Очки разрешили оставить свои. Он посмотрелся в зеркало и решил, что похож на советского бухгалтера на пенсии. Гримёр причесала и припудрила Евгения Ивановича.
Молодой режиссёр с бородкой (говорили, что он тоже знаменитость, но его Мягков не знал, к своему стыду), утвердил его на эпизодическую роль Человека из телефонной будки. О такой быстрой карьере в кино Евгений Иванович и мечтать не мог.
Роль заключалась в следующем: Мягков должен был подойти к знаменитости и вежливо, но как можно естественнее спросить: «Товарищ, у вас двушки не будет?» Знаменитость пошарит в кармане, даст две копейки и ответит: «Пожалуйста». Дальше Евгений Иванович должен войти в телефонную будку, опустить монету в прорезь, набрать номер и сказать в трубку: «Алло, Люся!»
– Всё понятно? – спросил режиссёр.
Евгению Ивановичу всё было понятно.
– Тогда отрепетируем.
– Да, но какой номер набирать? – озадачился Мягков.
– Хм-м… Не имеет значения. Любой.
– Простите… а почему именно Люся?
Режиссёр удивлённо посмотрел на Евгения Ивановича:
– А вы что-то имеете против?
– Нет, но… Кажется, была такая юморэска… Или не было. Я, наверное, путаю. Простите.
Режиссёр, может быть из уважения к возрасту Евгения Ивановича. объяснил, что Люся – достаточно популярное имя в шестидесятые, что юмореска здесь ни при чём и, в конце концов, так в сценарии написано.
Мягков смутился, кивнул.
Началась репетиция. Вместо знаменитости, которая ещё не приехала, взяли из массовки парня в куцей курточке и мятой кепке. Евгений Иванович раз десять подходил к нему с вопросом про двушку, дальше набирал номер на неработающем телефоне-автомате и с глупой улыбкой говорил в трубку: «Алло, Люся!»
– Вот так хорошо, – одобрил режиссёр, отвернулся и тут же забыл про Евгения Ивановича.
Тот вышел из вагончика, полез в карман за сигаретами и чертыхнулся: пачка осталась в куртке. Он вздохнул, засмотрелся на автовышку, задумался.
Евгению Ивановичу было не всё равно, какое имя прописали в сценарии: Люсей звали его первую любовь.
Какая она была, его Люся? Как берёзка осенью – такая же тонкая, с золотистой косой ниже спины. Он так и звал её – Берёзка. Как она волновалась, когда Евгений Иванович, тогда ещё Женя, привёл её знакомиться с матерью!
– Ты что, матушка у меня мировая, – смеялся он. И ошибся.
Мать, правда, за весь вечер ничего плохого не сказала, зато потом выговаривала:
– Ты с ума сошёл, Женя. Связаться с какой-то продавщицей из галантерейного! Чем тебе не нравится Наташа? Директорская дочка, такая хорошая девочка…
