1. Пролог и глава первая
Отчего нам не везёт?
Кто подскажет, кто поймёт,
Отчего нам так давно не везёт?
Будем делать всем назло
Вид, что крупно повезло,
И тогда нам всё равно повезёт!
В. М. Татаринов.
Пролог.
Осторожно, но настойчиво стучу в темно-бордовую дверь. Характерного такого оттенка.
Деваться-то мне всё равно некуда.
Грубое, недовольное «Войдите» отрезает последние пути к отступлению. Будто декана за моей спиной было недостаточно.
Впереди - предупреждающий перестук копыт. Препод за кафедрой возмущенно встопорщил бороду и тряхнул густой гривой.
Лектору не нравятся опоздавшие или просто лично я? Как обычно?
Сорок пар глаз матерых оборотней-охотников уставились отнюдь не дружелюбно. То ли на мой наряд, то ли на всё вместе.
Эй, что вы имеете против голубого шелка платья и модных золотистых сандалий? Ну и против моих свежевымытых темно-бронзовых локонов? Или так и лучащихся обаянием зеленых глаз?
Ладно. Отступать некуда. Мне же фактически повезло. И вообще потрясно везет в последнее время. Продохнуть не успеваю. Поперло так поперло.
Вот, например, я теперь учусь здесь...
Глава первая.
Платье реально мерзкое. Дурацкое, серое, бесформенное, вышло из моды еще лет десять назад. Если его вообще с ней знакомили.
И большевато. Мне. Даже в груди.
Про всё прочее вообще скромно умолчим. Там двух меня запихнуть можно. И вполне себе с комфортом.
Мышастое платье-балахон. В таком – самое то в бедный монастырь. А лучше — в нищий и голодающий. Где умерщвляют бренную плоть не для галочки, а с огромным и пламенным энтузиазмом.
Ну, не туда, так в бесправные приживалки к старой склочнице
Еще можно в бедные сиротки-гувернантки – в самую отвратную и ханжескую семью.
Теперь длинные, вьющиеся волосы – в тугой пучок. Зачесать как можно глаже. Стянуть предельно туго. И перевязать старой, пыльной лентой цвета дохлой моли.
Со шпильками всё же лучше не рисковать. Я все-таки юная девица, а не домоправительница в годах. Да и кто мне их отдал бы? Или специально покупали? Тратили на меня драгоценные деньги? Целых несколько медяшек? Всего лишь на меня?
Крем – для серости и неровности кожи. Ровным слоем, чтобы казался естественным. Хватает всего часов на пять... ничего, потом можно обновить. У меня есть запас. И я умею прятать.
Почти всегда. А когда не могу — мне и не требуется.
Туфли старые, из сундука мачехиной компаньонки. Платье – оттуда же, если честно. Компаньонок мачеха подбирала не только немолодых и непривлекательных, но еще и отвратно одетых. А если считала недостаточно бесцветными, исправляла ситуацию по мере сил. С энтузиазмом тех самых монашек — из голодающего монастыря.
Ну, или их отнюдь не голодающей настоятельницы. Искренне считающей, что других нужно умерщвлять очень активно. А вот себя любимую — вовсе даже излишне.
Такие монастыри я видела...
Жаль, нельзя еще золы в волосы набить — для полноты образа. Но настолько переигрывать всё же не стоит.
Всё, я готова.
Можно идти. Дряхлые, тяжелые туфли разношены, но достаточно жмут, чтобы испортить мне походку. Даже без особых усилий.
Это фигура у меня прилично тоньше компаньонкиной. А вот размер ноги – больше. Сейчас, во всяком случае.
Всё, в замке похоронно скрипнул ключ. А тяжелые шаги я расслышала и раньше. За мной пришли.
Стражу я не знаю: все новые. В окно я правда следила... должна же понять, как кто движется. Насколько ловко, насколько быстро.
Они даже раз тренировались у меня на виду.
Слабаками не выглядят. На страже всё же мой враг решил не экономить. Проще на еде для пленниц. Ну и на всём прочем – для них же.
Знакомые (только малость подободранные) коридоры родного особняка я пережила спокойно. А вот бывший папин кабинет — нет. Только не сорванные со стен охотничьи трофеи - медвежьи и львиные шкуры. И не уже вынесенное куда-то мое темно-малахитовое бархатное кресло. Оно-то чем помешало? Не новое ведь. Тоже планируется загнать подороже? Или уволочь в самое дальнее поместье, там запереть вместе с прочей мебелью... и пусть его жрет голодная моль. Кроме нее, добычу нового хозяина не увидит никто.
Такие всё предпочитают сгноить.
Ну и у каждого свои трофеи. У папы - охотничья добыча. У этого - чужие потертые кресла.
Правда, папино он оставил. На прежнем месте - у камина. И в нем с удобством расположился сам. Нога за ногу.
Не затем ли вынесли мое, чтобы мне точно пришлось стоять? Потупив взгляд, разумеется?
А то еще взгляну на собеседника сверху вниз. Правда, такое ему светит, даже если он встанет. Или я тоже присяду.
Забавно, что сам он - вроде тощий, аж усохший, а брюхо есть. Совсем, что ли, не двигается?
Кстати, запах уютно трещащих дров - тоже иной. Такие горят в приютах и бедных домах. Дымящее гнилье. Когда нет ничего другого.
Гелию и мачеху подобное могло бы напугать, но меня даже ободрило. Слишком о многом напомнило.
Брезгливый взгляд незваного гостя в мою сторону сомнений не вызывает: я ему не нравлюсь. Не больше, чем зеркалам. Не тому побитому осколку из кладовой, что сейчас неумело украшает ободранную стену, а другим - побольше. Одно отсюда тоже вынесли - вон очередная пустая дыра справа. А в коридорах были другие, в тяжелых рамах - уже во весь рост. Там тоже теперь одинокие, бесприютные дыры. Шелковые обои под зеркалами уже вытерлись. А новые этим стенах больше не светят.
