Часть 1
Кира
Октябрь 20*0
Еще один удар. В таких ситуациях принято пересмотреть всю свою жизнь, как на быстрой перемотке. Получается легко. Вот она. Ничем особенно не примечательная. Моя жизнь. Раз я уже не чувствую боли и так ясно вижу давно отложенные на антресоли памяти эпизоды из прошлого… Это точно конец.
Мне не страшно, что я умру, но до боли тоскливо, что толком не успела пожить.
Примерно так же я рассуждала в двадцать лет, когда мой парень Семен переезжал в Сан-Франциско и звал меня с собой. Только вместо смерти мне тогда светила эмиграция. У нас были хорошие отношения за исключением одного: я его не любила. Не любила той безбашенной юношеской любовью, которая казалась мне единственно возможной. Он был слишком правильным, умным, немного занудным. А мне нравились очаровательные наглецы, возмужавшие порочные красавчики, перепрыгнувшие неказистый пубертат, травильщики баек и анекдотов. И я тогда подумала: тут, в Москве, еще толком не было жизни, не влюбилась по-настоящему, не испытала головокружительных страстей, сменяющихся безрассудной радостью, о чем я буду вспоминать там за океаном? Как будто и не было этих первых двадцати лет жизни.
Вот если б у меня случился тут идеальный кинематографичный роман, да ещё и закончился бы как-нибудь драматично, то я, познавшая боль саморазрушения от несчастной взрослой любви, такой непредсказуемой и странной, переехала бы с нелюбимым в США.
Семена все звали Семой. А когда он переехал в силиконовую долину, сразу стал Саймоном. Мне кажется, он все это затеял только ради того, чтобы больше не быть Семой. Помню, как он побелел, когда я впервые пригласила его домой, и он узнал, что так же зовут мою морскую свинку.
А я Кира. И я могу быть Кирой где угодно. И это будет органично.
Только теперь, когда мне уже за тридцать, я начала по-настоящему сердиться на себя двадцатилетнюю. Не то чтоб сейчас я устроила жизнь, которой можно гордиться, но у меня теперь хотя бы хватает ума осознать всю глупость своего поведения в прошлом. Меня возмущает лицемерие тех, кто утверждает, что ничего не поменял бы в своей жизни, если б ему представили такой шанс. Я бы поменяла все. И мне не стыдно об этом заявить. Если б мне дали такую возможность, то я как минимум знала бы где свернуть в другую сторону и не валялась бы сейчас в пожухлой листве, избиваемая тремя парами мужских ног.
Юношеский максимализм лишал меня всякой дальновидности. Ну почему я тогда решила, что выйти замуж и переехать в другую страну нужно исключительно по большой любви? Во-первых, никто не отменял возможности «стерпится-слюбится». А в случае с Саймоном мне всего лишь нужно было немного повзрослеть, чтобы оценить все его достоинства и перестать тяготиться его идеальностью. И немного подождать, пока он возмужает. Во-вторых, это был хороший шанс закрепиться в США, выучить язык, построить карьеру и развестись, если будет уж совсем невмоготу. Но мне, максималистке, нужно было все и сразу.
Я и тогда не сомневалась, что Саймон хорошо устроится, но была идиоткой, уверенной, что мне никогда не будет до этого никакого дела. И вот пару лет назад я наткнулась в Фейсбуке на его счастливое лицо. Нет, он не подвергся какому-то невероятному преображению, но заматерел и заметно облагородился, так что отпечаток высокого уровня жизни сразу бросался в глаза. Американская мечта. Жена. Дети. Дом в пригороде с садом и белым заборчиком.
А мне, дуре, надо было дожить до тридцати лет, чтобы осознать, как могло бы все сложиться, если б я переехала с ним.
Сентябрь 20*1
***
Слишком ранняя осень уносила остатки накопленного за лето оптимизма. Но даже холодный дождливый сентябрь не отменял того факта, что именно осенью жизнь начинает свой новый виток, набирает обороты за счет летней энергии, которую мы впитываем лениво и не всегда осознанно.
У меня, как всегда, с первого раза не получается воткнуть стакан с чаем в отведенные для этого пазы. Их целых два, а я настойчиво тычу между ними. Глаза устремлены на дорогу. Плотный поток машин всегда возобновляет движение, когда я собираюсь сделать глоток горячего напитка или откусить круассан. Не столько для того, чтобы утолить жажду или голод, а чтобы не уснуть за рулем. И вот стакан на своем месте, остатки круассана завернуты в бумажный пакет и воткнуты в соседний подстаканник, а мы снова стоим. Я делаю радио погромче, среди десятков пустых утренних разговоров пытаюсь найти хотя бы один, способный вызвать живой интерес и расшевелить мой спящий мозг.
Я не выбирала этот город, проносится у меня в голове. Но и не нашла сил его покинуть. Вечно мрачный, серый и промозглый – с коротеньким перерывом на лето. Моя Москва. Как родитель, который держит родное чадо в особенной строгости.
Тебе нельзя в ночной клуб. Места внутри зарезервированы под более смелых и дерзких длинноногих провинциалок. Пусть они попадают в истории, примеряют на себя все краски столичной жизни, разочаровываются или наоборот реализовывают самые смелые мечты. Твои. Тебе нельзя в МГУ на журналистику или в литературный институт, во-первых, потому что ты мало читала в школе, а во-вторых, потому что там тоже уже все забито более фартовыми и пробивными. И потом, кто же, если не ты, пойдет в маркетинговый ВУЗ, зря что ли его учредили недавно. Да, молодой, непрестижный, на базе вчерашнего колледжа, но его тоже надо кем-то заполнять. Вот закончи его и попробуй выбиться в люди, выделиться среди миллиона маркетологов, это будет настоящим достижением.
