Балтимор, 1985 г.
Детство Катарины Хейл окончилось душной августовской ночью, через несколько часов после того, как «Балтиморские иволги»[2] разгромили «Рейнджеров» на Мемориальном стадионе, раскроили их техасские задницы девять к одному, как сказал ее отец. Ее родители взяли редкий для себя выходной и отправились на стадион смотреть игру всей семьей, отчего победа показалась им еще слаще. Обычно один из них, а чаще оба, допоздна работали в пиццерии «Сирико», которую унаследовали от деда Катарины с материнской стороны. Здесь, в пиццерии, ее родители встретились восемнадцать лет назад. Ее матери было восемнадцать, когда двадцатилетний Гибсон Хейл согласно семейной легенде заглянул в заведение за порцией пиццы.
Зашел за пиццей, любил повторять он, а получил итальянскую богиню.
Ее отец часто говорил странные вещи, но Рине нравилось слушать.
Пиццерию он тоже получил. Десять лет спустя, когда деда и нуни[3] решили, что пора им повидать мир. Бьянка, младшая из их пяти детей и единственная дочь, вместе со своим Гибом взяла на себя управление хозяйством: ни один из ее братьев не захотел возиться с пиццерией.
Пиццерия «Сирико» сорок три года простояла на своем месте в Маленькой Италии Балтимора. Она была старше папы: у Рины это не укладывалось в голове. И вот теперь ее отец – а ведь у него не было в жилах ни капли итальянской крови! – управлял заведением вместе с мамой, которая была итальянкой до мозга костей.
В «Сирико» почти всегда было полно посетителей, а это означало очень много работы, но Рина, хотя ей тоже приходилось помогать, была не против. Ее старшая сестра Изабелла шумно выражала свое недовольство, потому что по субботам, вместо того чтобы отправиться на свидание или на вечеринку с друзьями, должна была помогать родителям в пиццерии. Но Белла вечно была чем-нибудь недовольна.
Ей особенно не нравилось, что у их самой старшей сестры Франчески была собственная спальня на третьем этаже, а вот ей, Белле, приходилось делить спальню с Риной. У Сандера тоже была своя отдельная комната, но ведь он был единственный мальчик в семье, хотя и самый младший из детей.
Делить комнату с Беллой было даже весело, пока Белла не достигла подросткового возраста. А уж когда она его достигла, других занятий, кроме как говорить о мальчиках, листать модные журналы и менять прически, у нее не было. Для всего остального, решила Белла, она стала слишком взрослой.
Рине было одиннадцать и пять шестых. Пять шестых – это была существенная деталь. Это означало, что всего через четырнадцать месяцев она сама достигнет подросткового возраста[4]. С недавних пор это была ее самая заветная мечта, подавившая даже желание стать монахиней или выйти замуж за Тома Круза.
В эту жаркую и душную августовскую ночь, когда Рине было одиннадцать и пять шестых, она проснулась в темноте от судорожной боли в животе. Она свернулась калачиком, подтянув колени к подбородку и закусив губу, чтобы не застонать. Кровать Беллы была отодвинута на максимально возможное расстояние, словно она не желала иметь ничего общего с Риной. Белла мирно посапывала.
Рина осторожно потерла живот. Ей вспомнились съеденные на стадионе сосиски в тесте, попкорн и мороженое. Мама тогда ей сказала, что она еще пожалеет.
Ну почему мама не могла хоть раз ошибиться?
Она попробовала молиться, как учили монахини, чтобы ее боль засчиталась какому-нибудь несчастному грешнику. Но ей все равно было больно!
А может, сосиски в тесте тут вовсе и ни при чем. Может, это из-за того, что Джоуи Пасторелли ударил ее в живот. У него из-за этого вышли крупные неприятности. За то, что сбил ее с ног, порвал на ней блузку и назвал ее нехорошим словом, которого она толком и не поняла. Мистер Пасторелли и ее папа даже повздорили, когда папа пошел к ним в дом «обсудить создавшееся положение».
