Если во время войны операции планируются неделями, в лучшем случае несколькими месяцами, то план первой операции готовится годами. Цели и задачи войны против СССР были сформулированы Гитлером 31 июля 1940 г. на совещании в Бергхофе: «Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение ее позиции. […] Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два. Надежда Англии – Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии». Таким образом, германское руководство искало в сокрушении СССР выход из стратегического тупика. Германия не имела возможности решить судьбу войны вторжением на британские острова. Непрямое воздействие виделось Гитлеру в уничтожении надежд Англии на победу над Германией даже в дальней перспективе. Одновременно сокрушение последнего потенциального противника на континенте позволяло немцам перенацелить военную промышленность на производство вооружений для морского флота и авиации.
Разработка плана войны с СССР началась в августе-сентябре 1940 г. В декабре того же года он оформился в Директиву № 21, известную как план «Барбаросса». Общий замысел операции был сформулирован так: «Основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должно быть предотвращено». После уничтожения главных сил Красной армии предполагалось оккупировать территорию СССР по линии Архангельск – Астрахань. Мобилизационные способности СССР, т. е. возможности создания новых соединений, расценивались как не позволяющие восстановить армию после такого разгрома. Выделенные для «Барбароссы» немецкие войска были разделены на три группы армий: «Север», «Центр» и «Юг». Также к операции привлекались войска союзников Германии: Румынии, Венгрии и Финляндии.
Руководство СССР правильно оценивало Германию как основного потенциального противника. Как, впрочем, и многие советские люди. Однако успешная антифашистская пропагандистская кампания, которая после прихода Гитлера к власти и его расправы над немецкими коммунистами рисовала гитлеризм в качестве наиболее вероятного врага советского народа на западе, в 1939 г. была свернута. Закрепленный в массовом сознании стереотип фашизма как врага номер один после заключенного в 1939 г. пакта Молотова – Риббентропа стал размываться. Отношение к Гитлеру не стало лучше, но вера в непогрешимость действий советского руководства способствовала восприятию большинством советских людей договора как гарантии неприкосновенности границ. В ходу были такие фразы: «Войны не может быть, ведь с немцами же заключили договор о ненападении». «Мы же торгуем с Германией и доставляем ей хлеб, нефть, уголь. Какая может быть война?» «Молотов недаром ездил к Гитлеру. Они договорились о мире». Очень боялись спровоцировать немцев на развязывание войны. Вспоминает ветеран ВОВ В.Ф. Бухенко: «… после заключения «пакта о ненападении» с Германией делалось все возможное для его соблюдения и чтобы не допустить ни малейшего повода для провокации. У меня, например, был такой случай. В – техникуме мне дали путевку в летний лагерь отдыха. Там организовывались всевозможные концерты самодеятельности. Я знал одно стихотворение о революционной борьбе немецкого народа и решил с ним выступить водном из таких концертов. Так меня предварительно прослушали на предмет того, чтобы проверить, нет ли чего в этом стихотворении обидного или провокационного для немцев. Представьте, даже в студенческих лагерях думали о таких вопросах, чтобы не дать Германии лишнего повода для начала войны!»
Усугубляло ситуацию восприятие немцев в виде неоднородной группы, в которой часть населения – пролетариат и крестьянство – сочувственно относится к советским людям. Венер писал: «Всякий, имевший глаза, чтобы видеть, мог заметить в период расцвета немецко-русского пакта признаки не только внутреннего родства тоталитарных методов, но и фундаментального безумия многих русских коммунистических пропагандистов. Русская функционерка Самойлович, имевшая возможность посетить польские области (оккупированные Красной Армией. – В. Р.), рассказывала мне, что немецкие солдаты с завистью смотрели на звезды советских солдат и что красноармейцы целого полка (?) доложили на поверке, что они отдали свои пуговицы и звезды на память немецким солдатам, которые их об этом просили. Из таких эпизодов, истинность которых невозможно было проверить, делался вывод, что немецко-советская «дружба» должна привести к смягчению положения внутри Германии и что прорусские симпатии среди немецкого населения смогут стать препятствием на пути возможных восточных планов Гитлера». Ветеран Великой Отечественной войны Майданик Лев Исакович вспоминал: «Как-то утром сидели мы на лесной полянке во время политзанятий. Разговор шел о заключенном с Германией договоре о ненападении. Начались вопросы. Задал вопрос и я:
