Само название «Зюзино» – Зюю-зии-ноо – фонетически несет в себе коннотации расхлябанности, запущенности и ленивой неустроенности. Многие и не сразу догадываются, что это в Москве. Когда люди спрашивают кто откуда, и идет бодрое перечисление – «из Москвы!», «из Питера!», «из Новосиба!», – я обычно отвечаю: «А я, типа, из Зюзино». Знакомые считывают топоним как разновидность Мухосранска Дальнего – вроде архетипичных кавээновских Нягани или Камызяка – и начинают смотреть на меня со смесью досады, жалости и уважения, как обычно смотрят на слабого на голову от природы, но упорного мальчика, своим трудолюбием заслужившего право обучаться вместе со всеми в обычной средней школе.
Конечно, для повышения самооценки можно вспомнить, что селом Зюзино в XVII веке владела та самая боярыня Морозова с картины Сурикова, но с точки зрения проживания в московском спальном районе это ему особо ни убавляет и ни прибавляет, как ни убавляет и ни прибавляет Теплому Стану тот факт, что им когда-то владела Салтычиха.
Основные географические координаты детства – это пруды. Лесной, Школьный, Чапаевский. У воды всегда интересно: можно кататься летом на плотах, а весной – на льдинах. Подобно Дуримару пытаться выловить всякую осклизлую подводную и надводную живность. Наконец, залезть в воду, хотя взрослые, конечно, предупреждают, что там и для собак не особо гигиенично.
Лесной и Школьный пруды – это дворовые самоназвания с самой элементарной топонимикой. Лесной – он в лесу (то бишь, в Битцевском лесопарке), а Школьный – возле школы. Помимо увеселений «водного мира», Школьный пруд с его брегами, застроенными полузаброшенными гаражами, давал еще уединенные площадки для ристалищ повздоривших школьников в стиле «пойдем, выйдем». Как я недавно прочитал в Википедии, наш «Школьный» пруд, на самом деле, называется Нижний Афонинский. Если бы нам кто-нибудь об этом сказал в наши школьные годы, мы бы, наверное, как-то связали происхождение этого названия с главным героем популярного в те годы фильма «Афоня» в исполнении Куравлева.
Интереснее с Чапаевским прудом, находившимся на территории позже застроенной Битцевским конноспортивным комплексом. Простой деривативной топонимики из серии «лес – Лесной пруд, школа – Школьный пруд» здесь нет. Чапаевский – это пруд-миф. Как Новоиерусалимский монастырь должен был являть символическую проекцию величавого ближневосточного Иерусалима на буераки Подмосковья, так и Чапаевский пруд – это мифологизированное в детском сознании место гибели главного героя советских анекдотов. С рекою Урал, в которой тонул легендарный комдив, его роднит глубина ровно по пояс. Поэтому если спросить, как же можно утонуть в пруду, который можно без труда перейти по дну с одного берега на другой, с тем же основанием можно задать вопрос: как же Василию Ивановичу однако удалось утонуть в Урале? Или в Орале, как его сейчас называют незалежные казахи.
Наш Балаклавский проспект (привет бузотерам всего мира, носящим балаклавы, и изобретшим их во время Крымской войны англичанам – «тонкой красной линии» под Балаклавой и безумной атаке легкой кавалерии) когда-то назывался Большой Зюзинской. Но на стыке 60-х и 70-х годов городскими властями было принято решение наименовать все проспекты, улицы и бульвары Зюзино в честь городов Причерноморья и Приазовья. На юге Москвы расцвел настоящий курортный юг – проспекты Балаклавский и Севастопольский, бульвары Симферопольский, Черноморский и Чонгарский, улицы Одесская, Керченская, Херсонская, Азовская. А буйная фруктово-садовая зелень дворов это сходство с югом только усиливала.
