Эта книга посвящается рассказу о рождении и развитии русского кинематографа на протяжении первых двух десятилетий ХХ века. Это не научно-фундаментальная работа, подобная работам моих уважаемых учителей – Н. М. Иезуитова, С. М. Гинзбурга, Н. А. Лебедева и многих других. Я бы скромно назвал ее «историческими фрагментами». Заранее хочу извиниться и предупредить, что моя повесть, конечно, не обойдется без личного взгляда – без трактовки многих самоличных впечатлений.
Я родился в 1937 году и в этом же году вселился в новенький девятиэтажный дом в известном (пожалуй, даже знаменитом) Лаврушинском переулке – напротив Третьяковской галереи. Мой отец был скромным еврейским поэтом и драматургом, трижды воевал и был награжден двумя Георгиевскими крестами и двумя медалями, которыми я играл и до сих пор детски-наивно горжусь. Вверху над нами жил Владимир Ермилов, некогда знаменитый редактор журналов, всем известный недруг Маяковского. Под нами – известнейший в те времена писатель Николай Вирта, четырежды (!) лауреат Сталинской премии, и когда мы с братом, разрезвившись, подымали изрядный гвалт, он прибегал и умоляюще говорил, что его «плафоны буквально ходят ходуном».
Это было для меня веселое время. Моим лучшим товарищем был Володя Кирсанов, сын известного поэта. Но водился я и с другими писательскими детьми – дружил с девочками-близнецами Олей и Сашей, детьми Льва Никулина, и еще с внучкой Константина Тренева Лизой. Это были настоящие дружбы. После, в том же Лаврушинском, у меня появилось много взрослых друзей – с их рассказами, воспоминаниями, журналами и книгами. Многие из этих рассказов и книг навсегда «вселились» в мою память – читатель найдет их и в этой книге.
Среди моих близких и дружелюбных знакомых было немало известных и даже очень известных лиц: всех перечислять не стану. Особенно я был дружен c Юрием Карловичем Олешей и его женой Ольгой Густавовной. Но особая память и особый рассказ будет о Вере Дмитриевне Поповой-Ханжонковой, которая не жила в моем доме и с которой я познакомился, уже работая в известном кинотеатре «Иллюзион», где мы с ней дважды устраивали ретроспективные показы раннего русского кинематографа. Вера Дмитриевна иначе как «раннее кино» этот период не называла. Но об этом уже ниже.
Начну издалека. Мне вдруг захотелось кратко и все же не без подробностей рассказать, как наша российская публика – простая и мало-мальски культурная – отреагировала на пришествие кинематографа. Да, примерно так же, как и зарубежная, а все же не совсем так – чуть-чуть особо!
…Восхищайтесь сюжетом,
Любуйтесь игрою,
Улыбайтесь и плачьте, но лишь —
Лишь не вешайте карточек киногероев
На стенах своих жилищ!
Такие стихи прочитали однажды – а точнее, в июле 1927 года – наши предки в популярном «Советском экране», одном из первых советских киножурналов. А написал их молодой, но уже известный поэт Семен Кирсанов. Написал не случайно: эти самые карточки считались не самой достойной приметой тогдашнего быта. «Там, где у других теплится лампадка или висят портреты вождей революции, у Клавдии (героини рассказа. – М. К.) красовались прославленные инородные – а порой и русские – кинозвезды, разубранные цветами, разукрашенные голубыми лентами и кружевной канителью… Многочисленные открытки и фотографии этих звезд были зацелованы до дыр… На оборотной стороне этих фото Клавдия писала стихи с посвящением своим божествам…» Это из сатирического рассказа Семена Гехта – в том же «Советском экране», только на год раньше. Рассказ называется многозначительно – «Стандарт».
Но разве другие – французы, немцы, американцы – не болели той же слабостью? Болели. Но далеко не так сильно и не так вызывающе. А вот у нас с этим была проблема, хотя возникла она не сразу. Лишь незадолго до революции, а особенно с наступлением нэпа – со всем его разгулом дурновкусия и всеядности… Затертый пример: эпохальный, знаменитейший фильм «Броненосец “Потемкин”» уступил первое место по популярности у зрителей «Медвежьей свадьбе» Эггерта.
Память, однако, спохватывается. Ведь эти пресловутые карточки возникли всего лишь полтора десятка лет назад – всего лишь! Будучи, как повелось искони, завезенными из-за границы – с появлением Макса Линдера, Асты Нильсен, Мэри Пикфорд и десятков других звезд. Да и российских звезд в эти годы хватало. Нечто похожее на проблему уже и тогда беспокоило передовые умы, однако до громогласных, ядовито-насмешливых голосов по первопутку доходило не часто. Тем более что голоса эти – как правило, столично-интеллигентные – адресовались в основном тем же столичным интеллигентам. Так называемая широкая публика про них практически не ведала.
Другое дело – революция и ее радикальные последствия, духовные и физические. Нэп – одно из таких последствий. Оно оказалось своеобразно и колоритно. В числе прочих своеобразий тут выразительно обозначился стихийный и неумеренный культ киногероев, нечто вроде идолопоклонства. Притом большую часть поклонников этого культа составляла городская молодежь.
