Синопа, 111 год до н. э.
Лаодика развалилась на ложе, покрытом белоснежными простынями, и задумчиво глядела в потолок. Черный маленький паучок полз к окну, шевеля крохотными лапками, и она подумала, что ему не спастись. Слуги, тщательно следящие за чистотой, уничтожат его, а этого нельзя делать. Кто-то говорил, что в этом краю нет ядовитых пауков, и лучше их не трогать. Убьешь – плохая примета. Но, как бы то ни было, несчастное членистоногое – пленник в четырех стенах, и ему не выбраться без посторонней помощи. Как и ей. На гладком белоснежном лбу царицы появились морщины, и начальник телохранителей Мнаситей, возлежавший рядом на влажных смятых простынях, озабоченно посмотрел на любовницу, еще минуту назад дарившую ему горячие ласки.
– Что случилось?
Она приподнялась на локте, и Мнаситей залюбовался ее красотой, поистине божественной: прямой нос, округлый лоб, на который крутой волной падали светлые кудри. Большие глаза оттенялись длинными ресницами, сочные чувственные уста цвета густого вина манили припасть к ним, испить сладкую влагу.
– Как ты хороша! – вырвалось у него, и Лаодика недовольно взглянула на любовника.
– Красота не сделала меня счастливой. – Она откинула волосы, водопадом упавшие на плечи. – Я была счастлива только в детстве, со своей семьей. А потом… А потом наступила тьма, из которой мне уже не вырваться.
По его недоуменному взгляду женщина видела, что любовник ее не понимает. Ее никто не понимает, все думают – раз царица, значит, бесится только с жиру. Ну в самом деле, чего ей не хватает? Любящий муж, исполняющий любые желания, красивые дети, роскошь… Им, этим глупым людям, невдомек, что она пленница в роскошном дворце супруга. То ли дело дома, в Селевкии, где она родилась, на берегу полноводной реки Оронты! Свобода, свобода, ничем не стесненная! Перед ее глазами прошли подруги, с которыми она любила играть и танцевать, учителя, обучавшие игре на кифаре и грамоте. Она слыла прилежной ученицей, хотя ее отец, сирийский царь Антиох Эпифан, не слишком принуждал дочь к наукам. Он знал: ее удел – замужество, но не по любви – по любви цари и царевны не женятся, – и потому никогда, как и ее мать, не интересовался, кто пленил взоры царевны. Она вспоминает глаза и улыбку юноши с маленького острова, который пел ей песни о любви и море, но никогда не смел взять ее за руку – ведь она царская дочь! И уж точно не ему стать ее суженым. Впрочем, и Антиох долго размышлял, за кого выдать дочь-красавицу, чтобы укрепить свое царство. Много приходилось ему воевать, со всех сторон наступали враги: из-за Тигра – парфяне, из пустынь – пропахшие зноем, загорелые до черноты арабы. Некогда могучее государство Селевкидов грозило утратить владения в Малой Азии. На кусочек его территории – Келесирию – посматривал Египет, а алчные римляне давно облизывались на всю территорию и делали все, чтобы Селевкидская держава утратила мощь. После долгих раздумий о судьбе страны Антиох решил сблизиться с понтийским царем Митридатом, не раз дававшим римлянам отпор и не признававшим их политику. Как только отец объявил ей об этом, она, рыдая, бросилась к его ногам, крича:
– Отец, вы желаете моей смерти…
Но у царя не дрогнул ни один мускул на морщинистом лице, и Лаодика поняла: как бы он ни любил ее, она всегда была разменной монетой в его политике. И ослушаться его она не имела права: от нее зависела судьба страны, судьба ее народа. Так бедняжка отправилась на побережье Понта Эвксинского и стала понтийской царицей. Она сразу невзлюбила мужа и его подданных, диких – как ей казалось – язычников. Ее не радовало море, даже цветом отличавшееся от того, что омывало побережье ее родной страны, горы и леса вызывали раздражение. Весточки от родных приходили редко, и в них она не чувствовала тепла и тоски по ней. Родители сообщали лишь о войнах и о своем здоровье, наверное, считая, что дочери хорошо. Впрочем, теперь она была бы рада любой весточке, да посылать их уже давно некому. Сначала умерла мать, всегда, как она думала, бывшая не царицей, а служанкой при муже, не имевшей права замолвить словечко даже за детей, потом отец, и на трон взошел ее старший брат Антиох, тоже вскоре почивший. Ушли все, кто ее любил. Правда, остался младший брат Деметрий, в конце концов занявший престол, но он никогда не был близок с сестрой. К тому же скоро прилетела весть о его гибели. Кто царствовал сейчас в ее стране, она не знала. Слишком много царей сменилось за короткое время.
– Я знаю, что тебя тревожит, – сочный грудной голос Мнаситея вторгся в ее мысли. – Ты скорбишь о том, что за многие годы, проведенные здесь, так и не стала настоящей царицей. И я с тобой согласен.
– Что ты имеешь в виду, Мнаситей? – грозно спросила Лаодика, касаясь его тела, сплошь состоявшего из мускулов. – Говори!
– Ты никогда не любила Митридата Эвергета в отличие от знати и народа, – начал он. – Ты никогда не задумывалась, царица, почему его прозвали Эвергетом? Это значит благодетель. Он образован, приносит жертвы богам, играет на нескольких музыкальных инструментах – и все же тебе не мил, потому что не разделяет с тобой власть. Ты мать его детей – и только.
