Прошло больше ста лет.
Загородный дом, возможно, на Рублевке. Зал с камином. В глубине видны прихожая и двери в комнаты. Лестница ведет на второй этаж, и там тоже комнаты. Массивный бар из красного дерева закрыт на висячий замок. В инвалидном кресле спит, храпя, мощный старик со звездой Героя Социалистического Труда на душегрейке, ноги в валенках. Рядом, на стуле, молодая женщина, с карандашом читающая журнал «Вопросы истории». Прервав занятия, она прислушивается к дыханию деда, щупает пульс и снова углубляется в журнал. Вдруг ветеран всхрапывает и, проснувшись, озирается..
БАРАБАШ. Где я?
ОКСАНА. Дома, в «Супервиллидже».
БАРАБАШ. Уф, приснится же такое!
ОКСАНА (закрывая журнал). И что же вам приснилось?
БАРАБАШ. Двадцать пятый съезд партии. Я, значит, докладываю о трудовых победах, а потом поворачиваюсь к Брежневу и говорю: «Леня…»
ОКСАНА(с иронией). Прямо так, Петр Лукич, и сказали: «Леня»?
БАРАБАШ. А что? Я его еще по Малой земле знаю.
ОКСАНА (с обидой). Скажите, зачем… ну зачем? Старый человек, а так врете!
БАРАБАШ. Я никогда не вру.
ОКСАНА. Никогда? Как не стыдно! Бои на Малой земле шли с февраля по сентябрь 1943-го. Если вы в них участвовали, вам должно быть сейчас хорошо за девяносто. А вам всего-то восемьдесят с хвостиком.
БАРАБАШ. С хвостиком? Кто тебе это сказал?
ОКСАНА. Вы, Петр Лукич, и сказали.
БАРАБАШ(смущаясь). Ну да, сказал… Это вам, бабам, свой дамский стаж лет до шестидесяти приходится скрывать, а после вам наплевать. Нам, мужикам, наплевать до шестидесяти, а потом надо примолаживаться.
ОКСАНА. Зачем?
БАРАБАШ. Для женского интереса.
ОКСАНА. И врать?
БАРАБАШ. Раньше это называли «корректировать контрольные показатели».
ОКСАНА. Вам-то зачем корректировать?
БАРАБАШ. Оксана, ты подумала над моим предложением? Я не шучу!
ОКСАНА(пожав плечами). И что же вы там Брежневу сказали, Петр Лукич?
БАРАБАШ. Сказал: так, мол, и так, дорогой Леня, мы с тобой немца одолели, страну из разрухи подняли, целину вспахали, в космос слетали, Олимпиаду провели… Пора и на покой! Пусть молодежь порулит. Стар ты стал, Леня, суперстар! Еле челюстью ворочаешь империалистам на смех.
ОКСАНА (удивленно). А он?
БАРАБАШ. Заплакал. И тут началось!
ОКСАНА. Неужели так и сказали – про челюсть?
БАРАБАШ. Конечно, не сказал. Крикнул, как все, «ура» и слез с трибуны под бурные продолжительные аплодисменты…
ОКСАНА. А если бы сказали – тогда что?
БАРАБАШ. Сняли бы с работы, из партии турнули, а может, и в дурдом упекли бы. Сбрендил, мол, боевой соратник от трудового энтузиазма.
