– Уважаемые друзья! Просьба сосредоточиться и не отвлекаться на всякую ерунду! Особо нервным лучше отойти в сторону. Я сдаю. Десять карт. Возражений нет?
– Есть. Предлагаю двенадцать.
– Тебе, Крон, лишь бы в разговор встрять! Ну почему, ради всего святого, двенадцать? Десять-то – самое что ни на есть игровое число.
– А двенадцать – мировое, эзотерическое. Что матери-истории важнее?
– Мало ли их, эзотерических…
– Ладно, грамотеи. Двенадцать так двенадцать. Сдаю! Всем – по три карты. Я на прикупе.
Пауза. Рука с перстнем на длинном бледном мизинце нервно постукивает по столу. Кто-то за кадром насвистывает старинную пиратскую мелодию.
– Ну и сдача, Ромео! За такую сдачу – смычком по рылу!
– Не в картах удача, Чебурек, а в голове.
– Кто ходит?
– От сдающего. Начинай, Чебурек.
– Висельник!
– Я же сказал – в голове удача, в голове! Думать надо, дорогой товарищ! Ну, теперь держись!
– Что там? Сила? Могучий ход. Батч?
– Пас!
– Чебурек?
– Справедливость!
– Друзья, ну объясните же ему, что на амбразуру бросаются только самовлюбленные идиоты!
– Не учи отца бороться…
– Молчал бы уж, отец! Твое слово, Крон?
– Отшельник!
– Вот! Учись, Чебурек!
– Слышишь, родной, отвяжись, а?
– Твой ход, Батч.
– Пас.
– Что-то ты больно мудришь. Чебурек?
– Колесо Фортуны!
– И с этим ты сидел? Поздравляю. Что ж, господа, круг сделан, карты – на стол. Крон?
– У меня – Любовники.
– Чудно. Батч?
– Маг, Смерть и Небесная Молния.
– Откройте, ребята, прикуп. Что там?
– Шут!
– Так и есть. Крон – твоя игра. Давай расклад.
Руки с длинными тонкими пальцами нервно тасуют десять карт. Карты медленно, с хрустом выкладываются на стол.
– Висельник. Маг. Справедливость. Отшельник. Сила. Колесо Фортуны. Смерть. Небесная Молния. Любовники.
Та же рука припечатывает к столу последнюю карту – чуть в стороне от остальных.
– Король расклада – Шут.
Молчание. Шут на карте подмигивает и поворачивается спиной.
Глава 1. Мариус встречает черного рыцаря
Его звали Мариус, и его считали бездельником, а иные – просто придурком. На самом деле, он лишь по-своему понимал жизнь. А это почти всегда гарантирует, что вас станут считать придурком.
"Хорошо!" – подумал Мариус.
Жизнь и в самом деле задалась. Мариус раскинулся на ласковой траве, вдыхал ее острый аромат со страстью наркомана, ублажающего ноздри отборным кокаином. Глаза Мариуса сонно блуждали по ребристым склонам горы Краг – второй по высоте в бесконечной гряде Лиловых гор. Вершину венчал белый тюрбан облаков. Оранжевый жук с перламутровой спинкой, забравшийся на рукав красной куртки Мариуса, был устранен мощным щелчком. Избавившись от досадной помехи, Мариус вновь широко распахнул радужные занавеси своих неторопливых мыслей. Мариус блаженствовал, пристроив под голову латаную-перелатаную пастушью сумку. Пользуясь случаем, овцы разбрелись по всему лугу. Верные подружки Мариуса – Хильда и Ранда (собаки) – овцам препятствовали, но совершенно без удовольствия. Минута, отшуршав свое, падала ничтожной песчинкой в нижнюю колбу мировых часов, освобождая место следующей песчинке… Упоительно изумрудная трава. Пронзительно свежий воздух. Пушистые облака резвы, как бригантины, и серебряно-светлы. Существование их имеет скорый и печальный конец. С разбегу врезаются они в исполинскую стену Лиловых гор. Эта стена, как старое, тупое, иззубренное лезвие, беспощадно рвет нежную молочную облачную плоть.
Овцепас, считал Мариус, не должен быть суетлив, но – спокоен и основателен. Овцепас должен уметь подумать о чем-то нетленном, значит – выйти за рамки известной триады ПБД ("похлебка, брага и девка"), выведенной городскими умниками в качестве квинтэссенции крестьянского счастья. Овцепас должен, хотя бы, просто уметь подумать – пусть время от времени. Так рассуждал Мариус, и рассуждал молча. Ибо молчание – необходимое условие размышления, как свидетельствует античный мудрец Фигурант, которого Мариус не знал и который был, как говорят, порядочным брехуном.
Тот, кто много молчит – мало ошибается, полагают сальвулы. О них Мариус хотя бы слыхал.
В Черных Холмах о Мариусе отзывались как о парне с великой ленцой.
Злоязычны людишки! Кто теперь вспоминает, как почти полгода бездельник Мариус махал молотом в кузнице дядюшки Сильва – и не умер, и от дядюшкиных подмастерьев не отстал. А кто, спрашивается, с тринадцати лет отцу на пахоте пособляет? Опять же, он, бездельник Мариус. Отчего так злоречивы люди, отчего с языков их капает яд лукум? От зависти это. Ведь высшее-то счастье в жизни – найти работу по себе. Мариусу удалось, другим – нет. Вот и злобствуют. Братцу Хенрику-то всего девятнадцать, а жизнью недоволен, как закоренелый каторжник. Отчего это? Станешь с утра до вечера вилами навоз ворошить – особо не возрадуешься. Тяжкий труд достался Хенрику. Завидует он Мариусу. Зависть и злоба – они покрепче кровных уз оказываются.
Для противоположного примера Мариус взял Расмуса, своего дружка и сменщика на овечьей вахте. С одной стороны, шустр и работящ. С другой – сообразителен и на язык остер. Думающий человек, одним словом. Поэтому, в отличие от тугодума Хенрика, не навоз окучивает, а пасет овец. Кто там говорит: "Разницы нет"? Да известно ли почтенной публике, что такое работа овцепаса? Ежедневные принудительно-оздоровительные прогулки на свежем воздухе, которые еще и оплачиваются – вот что это такое. Такой модус вивенди, а равно модус операнди, любому покажется идеальным. Мариус закрыл глаза. Морфео, старинный бог приятного забытья, клюнул его в темя. И Мариус, не сопротивляясь, уснул под мерный шум глянцевитого водопада, рождающего реку Ронгу (которая, в свою очередь, несет воды в Кельрон – реку великую).
