Сотовый зазвонил не вовремя. Есть такие моменты, когда не обрадует даже звонок самого Всевышнего. Это час, когда хоронишь близких. А я как раз опускала в могилу своего любимого Борьку-Бородавчика – эрдель-терьера с огромной пушистой бородавкой над левой бровью.
– Простите, я не могу сейчас говорить!
– Умоляю!…
Я отключила телефон. Я держала голову Борьки, а мой приятель Жора – ноги. Вернее, все остальное. При жизни Бородавчик был легок и летуч, как теннисный шарик. А умер – и словно вобрал в себя плюс к своему своему собственному вес теннисных ракеток, сетки и стола. Одна бы я не справилась.
Телефон зазвонил снова.
– Я не могу…
– Умоляю, Лу, перезвони в течение часа! Спаси меня!
Короткие гудки. Есть же люди… Ничего святого. Знает ведь, где я и зачем. Лучшая подруга называется. Вместо того чтобы быть рядом…
Через час я позвонила. Куда деваться? Ведь и я – ее лучшая подруга.
***
На самом деле меня зовут Астрид. Так захотел отец. А мама настояла на втором имени – Людмила. Во всех документах я Астрид Л. Луцке, а зовут меня все – и друзья, и мама, и даже отец – исключительно Лу. Лу так Лу. Мне даже нравится. Правда, Софьины близнецы зовут меня тетей Люсей, но это разрешено только им.
Честно говоря, звонить Соньке мне не хотелось. Знаю я ее «Спаси!!!» Проездной не может найти или с близнецами посидеть некому… Я любимейшего друга похоронила, верного и ласкового, а у нее утюг сгорел. Или дверь захлопнулась. И не она ко мне придет утешать – а я к ней потащусь. С утюгом или миксером. Которые, кстати, потом назад год не допросишься.
Но с другой стороны: у меня есть выбор? Нет. Ну так и не о чем говорить…
***
…То, зачем она меня оторвала от прощания с Главным Существом моей жизни, было верхом бесстыдства.
Когда я подходила к ее дому, мне было интересно, сумеет ли эта коза сыграть роль глубоко сочувствующей родственницы (она и в самом деле чуть-чуть моя родственница: вторая жена моего бывшего мужа. Я была третьей. О муже уже и помина нет, а мы с ней дружим. Если это можно назвать дружбой).
Я даже злорадствовала в душе. Ну-ну, покажи свою преданность, сыграй безутешность. Собак она терпеть не могла, а с моим Бородавчиком у них была полная идиосинкразия. На дух друг друга не переносили.
Но если кто-то кого-то не любит, он ведь, если, конечно, человек интеллигентный, – не станет хлопать в ладоши и кричать скорбящим родственникам: «Ур-ра! Слава Небесам, дождались! Избавились! Чтоб там его любили больше, чем тут…» Он состроит соответствующее лицо, произнесет соответствующие слова. Но это, разумеется, если речь идет об интеллигенте. Сонька была так занята своими проблемами, что не удосужилась хотя бы вздохнуть сочувственно, потрепав меня дружеской рукой по ссутулившейся от горя спине.
– У тебя вечером как? Мне позарез нужна помощь! – Она чиркнула себя пальцем по горлу, – и я с ужасом заметила на ее шее тонкий кровавый след. – Ч-черт. Лак не высох. – Она бросилась за ацетоном. – Так как? Прости, тебе, наверное, сейчас не до этого, но обстоятельства требуют. Да и отвлечешься… Что толку сиднем сидеть и слезы лить? Я тебе завтра нового притащу. Маленького. Беленького. И с характером – получше!
– Я Бородавчика люблю! Большого, рыжего и доброго. Злым он почему-то становился лишь с тобой.
– Дурной, дурной был пес. Ну, да, пусть земля ему будет пухом. Садись. И перестань сырость разводить. У тебя сегодня есть дела поважнее.
– Мои дела сегодня – разводить сырость, – жестко сказала я. – А ты, оказывается, совсем бездушная. Не зря тебя Вениамин оставил.
– Ты, душевная наша, около него тоже не задержалась.
– Это я его выгнала.
– Веньку не выгонишь. Его, как таракана, изводить нужно. Что он у тебя вчера делал? Денежку стрелял?
– Нет. Борща захотел.
– А с Борькой помог сегодня?
– У него лекция.
– У него всегда лекция, когда кому-то помощь требуется.
– А у тебя что он делал в воскресенье? – мстительно спросила я.
– Пироги ел. Да я и – ты же знаешь! – не скрываю.
– И тем не менее сегодня вечером тебе нужна моя помощь! Именно моя, а не его.
– Смеешься? Какой из него актер? – Софья пренебрежительно махнула рукой и скривилась.
– Может, хочешь сказать, что я должна буду вечером, – именно сегодня – петь и плясать?
– Не сердись, Лу. Кстати, не так уж и плохо я к твоему Борьке…
– …Бородавчику!
– …Бородавчику относилась. Уж, во всяком случае, лучше, чем… сама знаешь к кому.
– Не лебези.
– Я и не лебежу. Не лебезю. Не собиралась лебезить, – вывернулась она. – Просто по сравнению с…
– Хватит!
– Вот видишь. В общем… я такого понатворила, что теперь не представляю, как выкрутиться. Вся надежда на тебя, Лушенька, – она смотрела себе под ноги, и это не предвещало ничего хорошего. – Я, как всегда, все перепутала. Вечером улетаем, а я клоуна для детей пригласила. Четыре года собиралась, а в этом году – юбилей все-таки, 5 лет! – позвала. Месяц назад я не знала еще, что мой новый благоверный согласится спонсировать поездку всего семейства за кордон. Ну вот… – она упорно смотрела под ноги, – придет через три часа, а нас – тю-тю… Сто евро – псу под хвост… Ой, прости! – она зажала рот ладонью.
