Шон Уокер довольно часто в последнее время ловит себя на мысли, что жизнь стала лучше. Не вообще жизнь вокруг, тут-то все без изменений, обычная жопа с вкраплениями светлых пятен.
Нет.
Жизнь одного, конкретно взятого человека, а именно, конкретно его, Шона, стала лучше. Однозначно.
Вот много ли он случаев мог припомнить в своей прошлой жизни, когда вот так вот лежал на чистых мотельных простынях, сытый, довольный и с планами на будущее?
По пальцам же одной руки пересчитать.
А тут…
Простыни – чистые. Сытый. Довольный. Сигареты – не херня дешевая, и не трава, а нормальные, человеческие.
И, самое главное, основное отличие, сейчас стоит прямо на кровати, напротив него, закутанное в простыню и прикусывает свои красивые губки.
Очень красивые губки. Особенно красиво они у него на члене смотрятся. И вот чего-то давно он их там уже не наблюдал. Надо исправить.
Шон, вдохновленный этой чудесной мыслью, тушит аккуратно сигарету, а потом легко подсекает свое качественное отличие новой крутой жизни под стройные ножки и ловит ее в полете, не дав испугаться. Ловит, тут же переворачивает и подминает под себя, с удовольствием зарываясь носом в пушистые волосы, облаком разметавшиеся по подушке.
– Шон! – тонкий возмущенный писк только еще больше раззадоривает, так же, как и мышиная возня под ним. Это всегда очень смешно. Малышка, росточком с ноготок, и он – уже в восемнадцать вымахавший за шесть с половиной футов, а к двадцати пяти еще и веса нехило поднабравший. Они забавно смотрятся вместе. Ему нравится и это тоже. – Шон! Ну ты же меня совсем не слушал!
– Слушал, конечно слушал! – он мягко прикусывает ушко, маленькое тоже такое, кукольное, и с удовольствием ощущает, как девчонка под ним сладко дрогнула. Ух, вкусно как! Такая вкусная!
– Нет! – в плечи упираются тонкие ладошки, смешно. Словно и в самом деле остановить может… – Нет, не слушал! А я важные, между прочим, вещи говорила! Шон!
– Угууууу… Важные вещи… Я же говорю, слушал… – Шон, оставив ушко в покое, продвигается ниже, захватывая, завоевывая все новые плацдармы: шею, ямку между ключицами, сами ключицы, грудь…
Девчонка, настырная и целеустремленная, дрожит под ним все сильнее, но позиций не сдает. Вот ведь упертая, хрен собьешь с мысли!
– Ты не понимаешь! Я католичка! Я хочу выйти замуж в церкви!
– Ну, поехали в Вегас, карамелька, там куча церквей!
– В настоящей, Шон!
– Так они там все настоящие… Давай, раздвинь ножки…
– Шоннннн…
– Ты что-то сказала, малышка?
– Ах….
– Ну, я так и понял, ага…
– Шон!
– Эй, куда! Лежать!
– Шон, нам надо серьезно поговорить!
– Мы и говорим… Перевернись, котенок… Ох… Какая ты охеренная… Бл*дская крепкая задница…
– Пошляк…
– Тебе же нравится… Давай, приподнимись немного, подушечку… Вот таааак…
– Шон… Ах…Ну, Шон…
– Малыш, потрясно выглядишь, просто отпад… Посмотри на меня….
– Мне надо нормальную свадьбу… Ах… С букетом невесты… У меня куча родственников, и все они ирландцы…
– Малыш, ты обламываешь себе кайф… У меня сейчас упадет и больше не встанет. Говорить во время траха про родственников-ирландцев…
– Но Шон… Я не могу жить с тобой в грехе… Ах… Боже… Я католичка… Бабушка…
– Не надо про бабушку сейчас…
– Но никто не поймет… Аааааа… Боже, боже, боже, боже… Ты меня толкаешь… На… На… На…
– Ну, в принципе, здесь ты права, давай малыш, давай, давай… Толкаю… Тебе же нравится? Да? Говори давай, праведница, бл*! Нравится, как я тебя толкаю?… А?… Говори! Нравится, на что я тебя толкаю?… Ну!
– Да, да, дададададададааааааааааааа…
Потом, прикуривая очередную кайфовую сигарету, Шон Уокер гладит свое самое главное и самое охренительное отличие и достижение в новой жизни, без которого этой самой новой жизни и не случилось бы, по так полюбившейся ему крепкой попке и думает, что, пожалуй, пусть будет так, как она хочет.
В конце концов, ну вот кто из Уокеров раньше мог похвастаться тем, что женился в церкви? Большой, со всякими там священниками, музыкой, подружками невесты и жениха… И чего там еще полагается? Если она хочет, то пусть будет. Главное, чтоб довольна была. И носик свой милый не задирала.
А то тоже мне, отличница-активистка. Папина гордость, мамина радость… А он кто? Никто. Шваль подзаборная. В любой момент хвостиком махнула и свалила к папе с мамой. А вот женится на ней, закрепит права на эту крепкую попку официально, и все. Никуда она от него не денется. Его будет окончательно. Навсегда. По закону. Чего-то он стал в последнее время закон уважать, ага.
Шон под страхом смертной казни не признается никому, и даже самому себе, что самый лютый его кошмар, самый страшный ужас – это проснуться однажды и осознать, что все произошедшее было лишь сном. Что он просто вырубился в кумаре и теперь видит нереальные картины своего будущего. Счастливого будущего, где он, Шон Уокер, уже не белая шваль из жопы мира, очень плохой парень, имевший кучу проблем с законом и две полноценные ходки, а добровольно-принудительный помощник полиции, типа тайный, типа агент, мать его, вставший на путь исправления. И что у него, Шона Уокера, впереди не очередная и постоянная жопа, а светлое будущее. С церковью, белой фатой невесты и самой невестой, маленькой нежной девочкой-отличницей, его самым главным кайфом в этой жизни.
