Так плохо ему не было давно. Конечно, с момента расставания с Леной он нажирался не раз. Но чтобы так… Казалось, даже мысли в его голове были настолько материальны, что любым своим движением вызывали боль в черепной коробке. Нет-нет, не в мозгу. Мозгами это, сука, уже не назовешь.
Вдруг подумалось о самоубийстве. Эта идея была так привлекательна, что на мгновение Андрею полегчало. И, наверное, он осуществил бы задуманное, только организм отказывался двигаться в принципе. Хотя самоубийство казалось реальным выходом в этой затянувшейся борьбе, которую язык не поворачивался назвать жизнью.
Да, все-таки мысли материальны. Андрею и в самом деле стало немного лучше. Он полежал еще немного, стараясь не думать о вчерашнем. Но это старание привело ровно к обратному результату. «Позорище», – промелькнуло в его голове. И Андрей резко сел.
Дальше произошло то, чего и следовало ожидать. Ему поплохело. Он снова лег. Причем сделал это не менее резко, чем сел. И теперь даже хрупкий баланс был недостижим. Почувствовав, что вот-вот переблюется, Андрей перевернулся на живот и свесился с кровати. Вонючая жижа с отвратительными шлепками расползалась перед его налитыми кровью глазами. В голове стучало со страшной силой, а позывы были крайне болезненны. Наконец мерзкие конвульсии прекратились. Андрей перекатился обратно.
Он некоторое время обессиленно лежал на спине. Потом, как показалось, впал в забытье. Наверное, даже уснул. Что с ним редко бывало на спине при нормальных условиях. Как бы ему ни хотелось спать, он никогда не мог уснуть, лежа на спине. Только на животе или на боку.
Очнувшись, Андрей решил отказаться от экспериментов. Да и вообще для геройства не было сил. Он просто лежал с открытыми глазами. Ему стало заметно лучше. Мысли блуждали.
За окном бодро светило солнце. Гул машин не прекращался ни на секунду. Где-то внизу, на детской площадке, смеялись дети. Одним словом, был прекрасный июльский денек. Правда, праздник жизни настроения Андрею не добавлял. Наоборот, все это деловитое движение за окном навевало на него еще большую тоску. Он чувствовал себя выброшенным из этого суетливого мира под сверкающим солнцем. Как какой-то жалкий вампир.
Снова вспомнился вчерашний вечер. Точнее, очередной поход за добавкой. А еще точнее, петросянщину, которую он нес перед внезапно похорошевшими от количества выпитого Андреем продавщицами. Он был фееричен, искрометен, галантен… Захотелось снова забыться…
Не получилось. В большой комнате неожиданно заверещал телефон. Домашний телефон. Анахронизм прошлого века, от которого Андрей почему-то никак не мог избавиться. Слушать его было невозможно, но подняться и взять трубку тем более. На какое-то время телефон замолчал, как будто набирал побольше воздуха в легкие, и заорал с новой силой.
Так настойчиво звонить мог только отец. Он же начальник. Причин настойчивости могло быть две. Во-первых, как отец, он беспокоился об Андрее, мобильный которого наверняка давно уже был разряжен. Вторая причина – рабочий понедельник, судя по солнцу, уверенно двигался к полудню. Впрочем, первая причина была маловероятной. Отцу уже порядком поднадоело беспокоиться. Но и вторая выглядела слабой. На работе Андрей исполнял странные функции. Он был то ли менеджером, то ли грузчиком, то ли программистом. Причем последняя должность была заслужена им тем, что в немолодом женском коллективе он единственный умел включать компьютер…
После небольшой паузы телефон продолжил свои измывательства, вырвав Андрея из вялотекущих размышлений. Можно было, конечно, и это перетерпеть. Но тогда личного визита уже не избежать. А в таком состоянии приход отца казался так себе перспективой.
С огромными усилиями Андрей приподнялся на один локоть. Башка загудела. Но терпимо. Встал. Ватные ноги заметно дрожали. Каждый шаг давался с трудом. Телефон не переставал звонить.
– Привет! – сказал Андрей сиплым, больным голосом.
– Привет! – повторил он. Голос оставался очень усталым.
– Привет! – уже достаточно бодро выпалил Андрей снова.
И, удовлетворенный результатом, поднял трубку.
– Андрюша! Андрюша!
Мама…
– Привет, мама! – сказал Андрей самым худшим из возможных вариантов голоса.
– Что с тобой, Андрюша? – и уже не в трубку: – Я так и знала, что надо ехать. Он заболел.
Где-то далеко послышался недовольный бубнеж отца, в котором явно угадывалось «пить меньше надо», хотя Андрей и не расслышал ни слова.
«Куда уж меньше» – так и хотелось плоско-язвительно ответить.
– Андрей, ты вчера не выпивал?
Голос мамы изменился с обеспокоенного на участливый. Включился режим доброго полицейского. Да еще это слово – «выпивал». Если бы «пил», то Андрей точно пошел в отказ. А вот не выпивал. Это же совсем немного. В этом и признаться не стыдно. Но, как и с полицией, тут следовало ни в чем не признаваться.
– Да нет конечно, мам, чего ты?
– Просто у тебя такой голос…
– Какой у меня может быть голос? Я с утра занимаюсь делами. Ни с кем не разговариваю. Даже с котом. Вот голос еще и не проснулся.
О, кстати! Андрей огляделся в поисках кота…
Мама продолжала что-то говорить. Вдали бурчал отец-начальник. Но Андрею вдруг стало не до этого. Ему снова резко поплохело. Вставив что-то невнятное в мамин монолог, типа «щас перезвоню», Андрей бросил трубку и кинулся в туалет. Щеки раздулись от нахлынувшей изнутри блевотины. Кот (вот он, сука), млевший в солнечном квадратике на кухне, обеспокоенно оглянулся.
