– Аккуратно, держись за поручни.
Он и держался.
– Крепче держись, Максим!
Ей всегда мало. Все, что он делает – ей не так. Даже за поручни можно держаться как-то получше.
Поезд дернулся, и мама его схватила за руку. Да он бы не упал, а если бы и упал – что теперь, конец света? Он попытался вырвать ладонь, но она сжала крепко, так, что стало больно.
Тогда свободной рукой он начал дергать шарф.
– Нет. – Сказала она.
– Жарко!
– Мне не жарко. – Это значило: никому не жарко.
Свободных мест не было, так что они стояли у стенки. Прислонились к надписи “не прислоняться”.
Мама расстегнула пальто. Ее мокрый зонт бил людей по коленям.
– Я не хочу кататься на лодке, – сказал Макс.
– Это не обсуждается.
– Почему это не обсуждается?
– Мы ездим каждый год. Это традиция.
– Но там дождь!
– Он закончится.
По радио говорили – дождь будет идти еще миллион лет, и все метро затопит, и поезда будут плавать между станциями, и чтобы пройти через турникет, нужно будет надеть акваланг.
Но ей-то, конечно, виднее. Дождь закончится, когда она скажет.
– Там будет очередь, – снова попытался Макс. – Нам придется долго ждать. Очень долго.
– Там не будет очереди, – отрезала мама. Даже если очередь будет, мама придет, потрясет своим зонтиком, и все сразу разойдутся. Делать им нечего, на лодке кататься? Уже не маленькие. И все, кто уже будет в лодке, те из лодок повыпрыгивают и тоже куда-нибудь уплывут, чтоб глаза не мозолить. Мама же терпеть не может, когда ей глаза мозолят. Они у мамы чувствительные. Все время на мокром месте.
– А если и будет очередь, – вдруг сказала она, – то не умрешь, подождешь немного.
Спорить с ней было бесполезно. Это Макс понял еще очень давно. А вот папа понял только неделю назад.
Макс начал глазеть на людей в вагоне, просто от скуки. Он увидел мужчину, который был совсем маленьким. Меньше Макса. Может, это был мальчик с бородой. Может, это был шпион. Ребенок, который притворяется взрослым, чтобы узнать их секреты. У него и чемоданчик был, как у шпиона. Рядом с ним парочка. Слюнявили друг друга со смачным чмоканьем.
– Не смотри, – дернула мама за руку. – Неприлично.
Целовались эти, а смотрел неприлично Макс. Как всегда.
Он отвернулся. Пару секунд разглядывал женщину в лиловом берете. Губы у нее были намазаны лиловой помадой, а из сумки свисала гусиная голова. Не игрушечная – настоящая.
– Мам, – Макс мотнул головой. – Это что? Это гусь?
– Сам ты гусь, – сказала мама. Она даже не повернулась. Она смотрела на свое отражение в стекле. На щеке у нее была трещина, как у папиной чашки.
