В большой спальне горели только круглые миниатюрные светильники. Оранжевое гладкое стекло почти не давало света, лишь слегка разгоняя тьму. Наиль стояла по центру комнаты и сжимала тонкую полупрозрачную ткань ночной туники. Зачем она, Древо сохрани, вообще на это все согласилась? Не лучше было бы молить о казни семью эс Бунгар? Она малодушно выпросила милость Финарэль, а теперь трясется перед...
— Секс — точно лучше смерти, — прошептала она в темноту, но та вдруг заколыхалась и из нее, весь в черном вышел, Бен-себ — один из лидеров их Улья. Он жадно рассматривал Наиль, сантиметр за сантиметром, будто жалил взглядом. А потом очень быстро приблизился и разорвал тонкую ткань, содрал ее с девушки.
— Так лучше, — прохрипел он. Наиль уже знала, что хриплый голос аписов ни что иное, как особенность строения гортани и связок, а не признак возбуждения, но сейчас ей почудилось, что Бен-себ и правда возбужден. Да уж, кто б им всем сказал, что аписы асексуальны до того момента, как все три правителя и одна правительница подписали тот треклятый договор о мире на сто дней и помощи в создании тесных родственных связей! Может хоть умерла бы достойно.
А теперь беспросветная жопа!
Как можно наладить эти тесные связи, если у главного узурпатора буквально не стоит.
Наиль стало совсем неуютно и холодно. По телу пробежали мурашки, соски затвердели, призывно торча на светлой коже красивой груди, оранжевый свет от ламп почти не играл бликами на ее перламутровой змеиной коже, которая аккуратными полосками протянулась от шеи, вдоль полной груди и красиво остановилась на лобке, словно две линии жизни.
Бен-себ продолжал ее разглядывать, но не подходил, не сокращал расстояние.
Была — не была!
Наиль сама шагнула к нему, положила руки на мощные плечи, помассировала их пальчиками и заглянула в глаза: из лазоревых они превратились в ярко-желтые.
— Ты разрешаешь? — вдруг тихо спросил Бен-себ. Наиль не поняла, про что тот ее спрашивает, но сразу ответила:
— Разрешаю.
Сдавать назад было поздно.
Вся холодность аписа испарилась лишь от одного ее слова. Он резко притянул Наиль к себе и, схватив за волосы, потянул назад, заставляя открыть перед ним беззащитную шею. Губы Бен-себа были ужасно горячие, но язык оказался еще горячее. Он водил им по коже, по нежным чешуйкам. Покусывал, присасывался, а потом, проведя языком широкую линию от ключиц до уха, шепнул:
— Расслабься.
И вонзил «жало» — небный отросток, который содержал в себе очень опасное вещество — почти яд, почти парализатор, но в первую очередь — возбудитель. Какая жуткая генетическая ирония: аписы, не способные на страсть, носили в себе уникальный состав стимулятора, который мог превратить любое существо в похотливую особь.
Наиль всхлипнула и выгнулась от волны жара, которая прошлась по ее стройному телу, спустившись вниз, болезненно запульсировав в горошине клитора и заставив истекать соками.
Бен-себ смотрел на нее странно: с ревностью и болью. Он что-то активировал на своем браслете, и с потолка свесились две ленты алого цвета. Он проворно закрепил ее запястья, обмотал их вокруг рук, и они вдруг поднялись, вытянули тонкие руки, да и заставили Наиль привстать на носочки.
— Зачем? — испуганно спросила она. Такая фиксация очень пугала.
— Чтобы ты ничего себе не повредила и не мешала, ниэ.
— Я не буду мешать, — голос Наиль задрожал.
— Так будет лучше, — отрезал Бен-себ и опустился на колени. Его горячий язык прошелся по ее лобку, спустился ниже, принялся ласкать нежные складки. Он раздвинул ноги Наиль и вылизал ее глубже. Он делал все это как-то технично, но ее все равно выгибало от удовольствия. Она сжимала ленты в кулаках и тихо стонала. Бен-себ же продолжал облизывать ее, посасывать, запускать горячий язык в самую глубину, и Наиль чувствовала — пружина уже сжалась до предела. Очень скоро ее сознание расцветет лепестками оргазма.
И она кончила с громким криком, но не от языка Бен-себа.
Чей-то не менее горячий язык вошел в ее дырочку сзади, протолкнулся очень глубоко, растягивая нежный проход пальцами.
Наиль от испуга судорожно задышала, попыталась обернуться, но ее мягко остановили чужие руки, прижимая к еще более мощному телу, чем у Бен-себа и незнакомец прошептал:
— Тебе оказана великая честь стать носительницей моего семени, а оплодотворит его мой верный апион.
На этих словах Бен-себ поднялся с колен и посмотрел за спину Наиль с нескрываемой злостью. Взаимопониманием между этими двумя и не пахло. А между ними в уязвимой и беспомощной позе висела Наиль — ксенопсихолог с Канисиана, дочь из семьи предателей, гарант стодневного мира.
Вариантов не было. Нужно было как-то снизить градус напряженности, иначе будущего ребенка ей придется растить одной. И в рабстве.
