Словно сквозь мутное, запотевшее стекло, с ночного неба на город белым бельмом пялилось полнолуние. Вокруг слепого ока светился зеленоватый ореол лунной галлы. Холод проводил шёлковыми пальцами по щекам, шептал в уши с ветром, приподнимал подолы и воротники плащей. С воды дуло особенно сильно. Чёрные волны покачивались и плескали на каменные ступеньки, круто спускавшиеся до самой воды – с набережной никого не разглядеть, только если встать наверху, в начале лестницы. Место здесь было не совсем глухое, но в позднее время безлюдное. Всего несколько минут ходьбы до моста. На другой стороне реки виднелись огни Столбового острова, а левее поднимался массив старинного парка, погружённого в совершеннейший мрак.
Человек сидел на одной из верхних ступенек лестницы и трясся мелкой дрожью, да так сильно, что слышно было, как зубы отбивают дробь, хоть пляши под них. Скорчившись, сжавшись, точно пытаясь завернуться в самого себя, схватившись руками за плечи, уставился неподвижным взглядом в одну точку где-то между кончиком собственного носа и чёрной гладью водяного пространства реки.
– Зябко сегодня, – проворчал сержант Котов, похлопав по карманам и, не найдя портсигара, как-то по-особенному крякнул и двумя пальцами ущипнул себя за подкрученный ус.
– Ну-с, где там наш труп, господа-судари?
– В лодке, господин сержант, – указал городовой. – Вона, на палубе.
– Посветите, что ли… – со вздохом попросил Котов и начал спускаться к воде.
Труп лежал на корме, на покрывале из грубой ткани, растянутой поверх каких-то ящиков, перевозившихся на лодке. Лежать на неровной поверхности у трупа получалось очень неловко: голова запрокинулась, одна рука болталась, приподнятая углом короба, ноги раскидало в стороны. От тревожного лунного света труп сперва показался Котову синюшным, но под тёплыми лучами фонаря стало понятно, что откинулся бедняга не так давно – едва начал коченеть.
Переступив на месте, Котов ухватился за поданную руку городового и перешагнул на качнувшуюся лодку. Заглянул в рубку – крошечную будочку со штурвалом, позади которой торчали несколько труб и большой котёл парового двигателя. В рубке оказалось пусто, только перед смотровым стеклом покачивались на цепочке четыре гвоздика.
– Это чего? – кивнул Котов городовому.
– На удачу, – ответил тот, и, видя что сержант не понимает, пояснил обстоятельнее: – Гвозди из подковы, их вместо подковы на удачу вешают.
– А чего не саму подкову?
– Дак… – растерялся городовой. – Удобнее.
– А…
Сержант Котов вылез из будки и прошёл на нос, но и здесь не увидел ничего важного: всё самое интересное лежало на корме в позе распятого кузнечика. Покойник был не особенно молод, лет сорока, и в отличной физической форме (сержант попытался втянуть живот, но тут же сдался и с коротким вздохом поправил пояс). Убитый распластался под небом в чём мать родила, с аккуратной дырочкой в груди, из которой стекли и засохли две дорожки крови. Приятное лицо, коротко подстриженные волосы. Котов наклонился и приподнял его руку – никаких мозолей, и даже ногти подпилены. Это были руки не рабочего человека. Сержант встал на колени и пару минут старательно принюхивался к трупу, однако не смог уловить запаха алкоголя.
– Эх, за что ж тебя, окаянного…
На лодке крови почти не растеклось, значит, убили бедолагу не здесь. Котов отряхнул брюки, шагнул к борту, споткнулся о свёрнутый кольцом канат, вполголоса помянул нечистую силу и кое-как выбрался на твёрдую землю.
– А ты, чудик, оклемался? – ласково спросил он трясущегося человека.
Человек поднял на полицейского мутные глаза и громко икнул. Покачав головой, сержант извлёк из внутреннего кармана фляжку. Человек схватился за неё обеими руками, вмиг учуяв содержимое, приложился, одним махом осушив чуть не на половину.
– Ну, будет, хорош! – Котов вырвал фляжку, поднёс к уху, озабоченно потряс. – Давай, рассказывай, что тут приключилось. Для начала, как звать тебя?
Человек всхлипнул и сжал пальцы сильнее, но выпитое начинало оказывать благотворное воздействие и заговорил он лишь слегка дрожащим голосом.
– Сазанов. Лавр Иванович. – Он провёл рукой по губам. – Я стоял под Винным мостом, на Глухой речке, значит. Мотор заглушён. Всё тихо, никого вокруг, тут подъезжает машина и встаёт на мосту. Слышу, что дверца открылась, потом ругаться кто-то стал. Они, значит, подтащили этого, перевалили через перила и укатили. А он же шмякнулся прямёхонько в мою лодку!
Лавр поглядел на сержанта снизу вверх.
– Прямо на меня, представляете?
– Ну, а ты чего?
– Я?.. – Лавр Иванович утёр лоб тыльной стороной ладони, хотя на холодном ветру никакого пота не было и в помине. – Я обождал, потом завёл двигатель и поплыл. Как отплыл подальше, встал на якорь и побежал искать помощь.
Котов поймал взгляд городового и тот кивнул, подтверждая:
– Мне он то же самое наплёл.
Сержант, забывшись, снова принялся хлопать себя по карманам, вспомнил, что папирос нет, и приуныл.
– Ты его не двигал?
– Да Боже упаси, господин начальник! – чуть не взвизгнул Лавр. – Я смотреть-то на него боялся!
