Весна. «Оставлен в подозрении»
В дверь позвонили. Марья Кузьминична лепила котлеты, поэтому открыла не сразу. Пока отчистила руки от фарша, пока помыла, вытерла. Но звонивший был настойчив. Открыла:
– Ну?
Сонька, соседка. Зачастила:
– Ой, Марь Кузьминична, сказали, воду сейчас отключат. До вечера! Наливайте, пока не поздно!
– Спасибо, Сонь!
Кинулась в ванну, достала вёдра с полки, поставила под кран. Вода шла уже без напора. Ругнулась: Сонька, небось, всю посуду залила, а потом уж пошла соседей предупреждать! Успела набрать полтора ведра, и кран захрипел. Всё!
В последнее время воду отключали то и дело. Сын на мойке работает, значит, рабочий день закончен, минут через пятнадцать придёт. Невестка в собесе бухгалтером, она иногда обедает дома, может, бог даст, сегодня пропустит. Но не повезло. Почти одновременно появились оба. После ссоры ничего не наладилось, и теперь уже не наладится. Они общались, но через силу, внуков бабушка игнорировала вообще. Успела супа похлебать и помыть за собой посуду, как ключ в дверях загремел. Демонстративно уходить мимо них в спальню было бы нелепо, поэтому она зашла в ванную и стала сортировать грязное бельё.
Вова и Таня сели обедать. Каждая из сторон чувствовала себя правой, и идти на примирение не собиралась. Матери и сыну, молчунам по натуре, это переносить было легче. А Татьяну буквально распирало. Она рассказывала мужу о какой-то своей сослуживице, он молчал, и только неопределённо мычал, когда она восклицала: «Ты представляешь?!» Тут Татьянин телефон позвонил. Она сначала буркнула что-то невнятное, а потом завопила: «Да ты что!» А потом началось: «А он?», «Насмерть?», «Уже арестовали?», «Кошмар!» и так далее. Когда разговор закончила, сказала:
– Ты слышал? Твоя-то бывшая Кольку Шумова убила!
Вова по инерции промычал, а потом до него дошло:
– Ты что несёшь?
– Да! Тонька сейчас звонила! Зарезала его, и сама заорала! Соседи набежали, полицию вызвали! Она вся в крови!
– Да ерунда, – неуверенно возразил он.
– Я тебе говорю! Тонькину мать понятой взяли!
До Марьи Кузьминичны дошло. Она метнулась на кухню:
– Ты что говоришь? Наташу арестовали?
– Да, вот представьте себе, – откинувшись на спинку стула, с торжеством сказала она. – Хорошая невестка у вас была? Со своей квартирой! А теперь у неё и вовсе бесплатная квартира будет на долгие годы!
Марья Кузьминична поглядела на неё с презрением:
– Теперь, наверное, ты у меня в любимицы выйдешь. Добрая женщина, ишь, как обрадовалась, что Вова-младший с нами жить будет!
Лица вытянулись у обоих. Вова сказал:
– Мам, ты что?
– А что ты думал? Мать в тюрьме, но отец-то – вот он! Пошла я за ним, а вы пока место готовьте. У меня тесно, придётся вам в комнату складной диванчик втиснуть.
На ходу застёгивая пальто, она хрястнула дверью. Бежать было недалеко, всего два квартала. Во дворе к ней с рыданием бросился внук: «Бабушка!» Она крепко прижала его к груди и сказала:
– Вова, никому не верь! Всё будет хорошо!
– Меня не пускают…
– Меня пустят!
Огляделась вокруг. У подъезда стояла и глазела на них Анна Ивановна, санитарка из терапии. Марья Кузьминична спросила её:
– Ань, у тебя дома кто есть?
– Дочь гостит.
– Может она за внуком моим минут пятнадцать посмотреть?
– Пошли, милый, у нас сегодня плов на обед. И чай она тебе нальёт. С черничным вареньем! Не спорь, дай бабушке твоей время, она сейчас всю полицию построит. Я её знаю!
Марья Кузьминична ещё дождалась у дверей живущую на первом этаже Анну, расспросила её, а потом устремилась по лестнице на третий этаж. В подъезде кучковались соседи. На втором этаже рыдала у двери девочка-подросток. Дорогу в Наташину квартиру преградил полицейский: «Сюда нельзя!» Она ему сказала:
– Серёжка, отойди, не доводи до греха! Мне – можно!
И прорвалась в квартиру.
В этом преимущество маленьких городов: все всех знают. Вот в прихожей стоит участковый Владимир Иванович. Он моложе лет на десять, но знает Марья Кузьминична его близко по жене. Она тоже медсестра, в реанимации работает. Не подруга, но в общих компаниях гуляют. Вот Сашка, полицейский. Однофамилец и даже родственник: мужа двоюродного брата сын. Племянничек, стало быть. Ещё один полицейский, как же его… Павел, да! Года два назад оперировали его, пулю схватил при задержании. Вячеслав Михайлович, следователь. Тоже оперировали, но не по ранению. Желчный ему удалили. Терпеливый он. Обезболить его забыли эти палатные вертихвостки. А он молчал. Вот алкоголик Дмитриев, патологоанатом. Считай, свой. Понятые – звать как, Марья Кузьминична не знает, но баба из РОНО, а мужик – пенсионер с комбината, ещё у них в охране немного работал.
Наташка, невестка бывшая. Сидит на стуле у стола, но спиной к нему, глядит на неё отчаянными глазами. Руки в крови, на животе кровь, волосы слипшиеся, видно, рукой хваталась.
– Наташ, ты что, реанимацию проводила?
– Марья Кузьминична, я думала, он живой ещё!
– Небось, и нож выдернула?
– Да, – прошептала виновато.
– Так, мальчики, – она имела право так их назвать, все моложе. – Вы её сфотографировали? Описали? Опросили? Можно, я её умою и переодену?
Переглянулись Вячеслав Михайлович и Сашка как старшие в этой тусовке. Следователь рукой махнул, видать, по больнице запомнил, что спорить с ней – себе дороже. Сашка сказал:
