Эту историю рассказал мне сосед по больничной палате, житель одной из прибрежных деревень Чудского озера. Оснований не верить у меня нет, впрочем…
В первые послевоенные годы всё мужское население, да и бабы тоже, ловили рыбу на удочки, называемые подмотками (промысловые снасти пропали в оккупацию). Крючки с оловом были большим дефицитом, а потеря блесны-секуши считалась трагедией. На десятилетие отец сделал мне дорогой подарок – секушу, которую в первые дни я хранил под подушкой, завернув в пергаментную бумагу. Блесна состояла из двух частей: первая – это двойник с длинным цевьём, изготовленный из цельного куска сталистой проволоки, а вторая – расклёпанный гвоздь, вставленный между крюками. Всё скреплялось тонкой медной нитью у верхнего и нижнего концов. Можжевеловый подмоток, выструганный самостоятельно, сушился за печкой, суровая нитка была тщательно пропитана варом. Оставалось ждать первого льда.
После неожиданно крепких морозов озеро заковало прочным панцирем, а первый небольшой снежок побелил всё в округе, сделав настроение вдвойне праздничным. По окончании уроков в школе все пацаны высыпали на лёд: кто с санками и корзинами, а я с холщовой сумкой через плечо. Пешню мне заменял расклёпанный в кузнице железный прут, примотанный к осиновому черенку отожжённой проволокой. Долго пришлось долбить первую чушку (до испарины на лбу), но лёд нетолстый, и вот тёмная вода запузырилась, заполнив пробитое во льду углубление. С волнением опускаю блесну, настраиваю глубину, начинаю дёргать удочку, стараясь вспомнить по прошлой зиме, как учил меня это делать отец – отрыв ото дна, взмах, несколько мелких потряхиваний, опускание и опять всё сначала. Долго никто не интересуется моим подарком, а мысль о том, что секуша может быть неуловистой, холодит вместе с ядрёным морозцем. Но вот удар, ещё один, и я тащу первого самостоятельно пойманного окушка. Расцеловав от радости краснопёрого полосатика, бережно кладу его в сумку. До вечера моей добычей становятся ещё пять штук, один из которых мне кажется огромным. Уже в сумерках, из глубины озера, возвращаются взрослые, а мы, ребятишки, помогаем тащить им тяжёлые санки с богатым уловом. Я выкладываю своих окуней в отцовскую кучу, положив сверху самого крупного. Он хвалит, улыбаясь сквозь усталость:
– А один-таки прямо ничего!
Каждый день перволедья мне удается наловить до десятка полосатиков, но у других ребят, особенно тех, что постарше, рыбы попадается побольше, видимо секуши у них поигристее. К Новому году навалило снега по колено, окуня заглушило, как говорили старики, и несколько раз я вообще ничего не принёс домой, хотя некоторые, правда похуже, но ловили. Наконец, клёв у всех прекратился, и раздосадованные рыбаки недовольно рассуждали:
– Ведь есть окунь, а брать ни на какие секухи не хочет. Золото ему что ли подавай?
Эти слова запомнились мне вот по какому поводу. Однажды я случайно услышал разговор родителей, который начала мать:
– Может, продадим золотые запонки да купим телушку, ребятам ведь молока бы надо?
У меня каждый год появлялось по брату, писк в доме стоял невообразимый, кроме рыбы да хлеба с картошкой почти ничего не ели. Отец сурово ответил:
– Нет, это родительская память, нельзя!
Долго я думал о сказанном и однажды, оставшись за няньку, осмелился заглянуть в сундук, где хранилось всё самое ценное, как мне представлялось. Он был не заперт, правда, сверху оказалось какое-то светлое бельё, но, пошарив под ним, я вытащил две шкатулки: большую с отцовскими медалями и маленькую. Когда крышка маленькой была открыта, моему взору предстали два тоненьких кольца белого цвета и столько же неизвестных мне предметов жёлтого. Я взял жёлтую штуковину, ощутив сразу тяжесть в ладони, стал внимательно рассматривать. Она представляла собой небольшой кубик с затейливым узором по краям и лодочкой, которая качалась на оси посредине. Неслышно подползший сзади старший из братьев дёрнул меня за штанину, я резко обернулся – штуковина выпала из руки на пол. Она сразу же была найдена, но ужас охватил меня – лодочки не было! Видимо, от удара ось выскочила, и она, отлетев, провалилась в щель между половыми досками. На дворе послышались голоса – мать возвращалась, я быстро всё убрал на место, взял на руки брата, сделав вид, что давно нянчусь, хотя хотелось его отшлёпать.
Всё свободное время в течение недели пришлось ползать по полу с гвоздём в руках, осторожно выковыривая из щелей подозрительные предметы. На вопрос матери, что я там потерял, пришлось соврать, что перо от ручки залетело и никак не найти. Наконец, когда надежда стала покидать меня, что-то блеснуло, осторожно вытаскиваю – она! Несколько дней я думал, что же делать: вставить лодочку назад – но ось мне никогда не найти, подделка будет замечена, всё рассказать – отец выпорет. Шальная мысль о том, чтобы сделать из неё секушу, вначале была отвергнута, но потом в воображении поплыли огромные уловы на золотую блесну, купленная телушка на сданную в колхоз рыбу, даже новая лодочка не исключалась. Соблазн был велик, да и в любом другом случае порки мне не избежать, и я решительно расплющив молотком лодочку, вставил её вместо гвоздя в блесну.
