Дождь размыл дорогу, превратив и без того трудную для продвижения местность в кашу из выбоин и ухабов. Кучер остановил коней, спрыгнул в грязь и, изрядно измазав свои штаны, смачно прокомментировал ситуацию крепким словцом.
В эту же секунду небольшая дверца приоткрылась, и из кареты появилось осунувшееся лицо с седыми бакенбардами и такими же седыми, уложенными набок волосами.
– В чём дело, Степан? Отчего мы стали?
– Дорога, ваше благородие… – почесав затылок, ответил кучер. – Просто ужасна эта дорога, чтоб её черти задрали! Колесо встряло, и теперича нужна нам помощь, сами не выберемся из такой-то ямы.
Человек с седыми бакенбардами ещё больше помрачнел и молча закрыл небольшую дверцу. Степан же так и остался стоять возле колеса, громко проклиная это «мерзкое», по его мнению, место.
– Неужели всё так серьёзно?
Слова эти произнесла молодая девушка лет двадцати, когда её отец, обладатель седых бакенбард, вернулся обратно в карету.
– Да, голубушка моя, – ответил он. – Видится мне, что застряли мы надолго. Надобно собирать вещи и выходить наружу…
Говоря слова «застряли надолго», бывший коллежский асессор Александр Васильевич Данилевский взгрустнул. Тонкая сеть морщин вмиг опутала его высокий лоб, отчего пятидесятилетний мужчина словно прибавил к своему возрасту ещё несколько десятков лет жизни.
Но винить Александр Васильевич мог только себя. Двенадцать лет он был коллежским асессором в Петербурге. Двенадцать лет он и его дочь жили безбедно и всегда имели на столе кусок хлеба, виду которого могли позавидовать даже самые изысканные французы, и бокал вина, глядя на который, те же французы всенепременно облизывались и пускали слюни.
Но увы, когда человеку всего хватает в жизни и когда он вроде бы живёт в полном достатке, судьба спутывает ему все карты. Причём в случае с Александром Васильевичем – в прямом смысле. Она сажает его за стол, даёт ему в одну руку стопку коньяка, а в другую – игральную колоду. И вот уже видный коллежский асессор Данилевский, человек богобоязненный и независимый от каких бы то ни было вещей или привычек, теряет своё лицо.
Днями и ночами он сидит за столом и играет, играет, играет. И, в общем-то, проигрывает. Нет, конечно, иногда он и выходит победителем (чем чёрт не шутит), но всё же в большинстве – он проигрывает. Это его злит. Он возвращается в свою квартиру, которую делит с дочерью и прислугой (к слову сказать, пять огромных комнат в центре Петербурга), и начинает буквально рвать и метать.
Со стола падают тарелки, гнутся и летят из окна ложки, чернильница находит свою смерть, столкнувшись со стеной.
И самое главное, что Александр Васильевич ничего не может с собой поделать. Он бы и рад остановиться, сжечь карты и вернуться к прежней жизни, но, увы, сделать это не может. Словно кто-то захватил его разум и заставляет играть.
Елизавета Александровна, его единственная дочь, пыталась всеми силами вытянуть своего отца из «игральной ямы». Но даже мольбы горячо любимой дочери не возымели ровным счётом никакого действия.
Так продолжалось почти год, покуда в один жаркий летний вечер Александр Васильевич, усевшись по своей привычке за стол и приняв не одну стопку коньяка, не вошёл в такой раж, что поставил на кон все свои пять комнат в центре Петербурга.
И что вы думаете, милостивые судари и сударыни? Конечно же, он их проиграл! А на следующее утро его отправили в отставку как человека, переставшего выполнять свои служебные обязанности.
Тьма опускалась на разум несчастного Данилевского. Первый порыв, возникший в его воспалённом мозгу, – топиться; чуть позже он уже хотел повеситься, а под конец дня и того хуже – сжечь себя.
Однако в тот момент, когда он, как безумный, схватил свечу, в комнату вошла Лиза. Одного взгляда на лицо дочери Александру Васильевичу хватило для того, чтобы мигом избавиться от горестных мыслей.
И тогда, затушив свечу, он бросился в ноги своей дочери и умолял её о прощении. Он много говорил, каялся во всех грехах, и в конце, взяв себя в руки, приказал ей покинуть его навсегда, ибо с таким отцом она только загубит свою жизнь.
Но Лиза не желала даже слушать этого. Где это видано, чтобы в трудный час дети оставляли своих родителей?
– Да, здесь нам жить негде, но ведь у нас есть усадьба в Черниговской губернии, – сказала с жаром Лиза, – а это значит, что жизнь наша не кончена, а, наоборот, только начинается.
Слова дочери вернули Данилевского к жизни, он мигом бросился к столу и выудил на свет ветхую карту, оставленную ему ещё отцом. Там он нашёл соответствующую отметку и вслух громко прочитал: «Черниговская губерния, Глуховский уезд, село Старое».
И вот за несколько миль до этого села отец и дочь, а также их верный слуга Степан, остановились.
Быстрый осмотр показал, что колесо пришло, в общем-то, в негодность, и что толку от него уже не будет.
– Что делать, барин? – причитал сумрачный Степан. – Я ума не приложу. Застряли в таком месте, где ни людей, ни даже чёрта не водится!
Однако не успел ещё кучер закончить свою речь, как где-то вдалеке послышалось громкое ржание. Все трое замерли. Через несколько секунд ржание повторилось, только теперь ещё ближе.
