Тридцать девять километров
Летний ветерок несильно треплет чуть отклеившуюся афишу на одном из зданий Мариуполя. Красочный плакат гласит, что в городе на гастролях находится оркестр Кировского театра, приехавший из самого Ленинграда. Ближайший концерт должен состояться 22 июня 1941 года.
В 4 часа утра в комнату Ирины кто-то настойчиво стучится. Тревожно быстро поворачивается ключ в замке. В дверях показывается голова дирижера:
– Ира, просыпайтесь, просыпайтесь скорее! Война! Нам нужно уезжать!
Полусонная, девушка не может понять, что происходит. Война? С кем? Так внезапно?
Спустя полчаса в холле гостиницы собирается весь оркестр.
– Сегодня в 4 утра фашистская Германия без объявления войны вторглась на территорию Советского Союза. Армия врага уже близко. Принято решение эвакуировать оркестр. С собой можно взять личные вещи. Инструменты только те, которые можно унести в руках. Остальные оставим здесь на хранение – видно, что дирижер взволнован до крайней степени.
Ирина в оркестре арфистка. Ее инструмент уж точно нельзя унести не то что в руках, но даже и на телеге. Арфу, как и другие большие инструменты, отдают на хранение администрации гостиницы. Оркестрантов же грузят на телеги и везут в Ленинград.
Через месяц тяжелого путешествия обоз останавливается недалеко от военного лагеря, который разбит рядом с какой-то деревней. К музыкантам торопливо подходит человек в форме – видимо, начальник лагеря.
– Вы находитесь в деревне Осьмино, в Лужском районе Ленинградской области. Вражеская армия подступает к городу гораздо быстрее, чем мы ожидали. Рабочих рук не хватает. Сейчас вы должны послужить Родине – мы выдадим вам снаряжение. Ваша задача – вырыть окопы, чтобы фашистские танки не смогли подойти к Ленинграду.
– Но мы же музыканты… – робкий голос дирижера звучит неубедительно в сравнении с уверенной речью военного – мы не сможем больше играть, если повредим руки. Возможно, есть какая-то другая работа…
– Свои скрипочки вы в руки еще нескоро возьмете, если вообще когда-нибудь сможете это сделать. Так что отправляйтесь за кирками и за работу.
Дни смешиваются воедино. Холодные окопы, в которых по колено воды, два раза в день баланда с двумя макаронинами, плавающими в мутной жиже – вот и еще один день прошел.
Несколько раз в день раздается команда «Воздух» – это значит, что летят фашистские самолеты. Они никогда не бомбят, это разведчики. Один раз Ирина, отдалившись от основного участка, не успевает вовремя упасть на землю. «Хеншель» пролетает совсем низко, почти задевая соседние невысокие деревья. Девушка взглядом встречается с летчиком. Он смеется.
Как-то ночью Ирина сквозь сон чувствует легкий толчок в руку. Это Катя, ее подруга.
–Ира, пожалуйста, мне нужно по малой нужде, а одной страшно.
Девушки выбираются из лагеря и направляются к ближайшим невысоким кустам.
– Тише! – шепчет Ирина.
Они прислушиваются. Стараясь не наступить на сухую ветку, крадутся поближе.
За деревьями слышна немецкая речь. Ирина, в совершенстве владеющая немецким, понимает говорящего:
– Через пару дней будет в самый раз. Военных тут мало, гражданские роют окопы. Быстро всех перебьем.
Девушки, затаив дыхание, пятятся к лагерю. Отдалившись на безопасное расстояние, бегом пускаются к командиру.
– Что значит, «почему еще там»? Так приказа же… Я понял, товарищ генерал. Да, так точно. Я понял, что фашистские войска уже взяли Лугу. Будем принимать меры.
Командир кладет трубку. Дрожащей рукой закуривает. Велит разбудить оркестрантов.
– Товарищи, враг уже захватил Лугу. В ближайшее время нам предстоит бой. Гражданское население участвовать в военных действиях не может.
– Что же нам делать? – спрашивает кто-то из толпы.
– Эта дорога – командир машет рукой по направлению к себе за спину – ведет в Толмачево. До станции 39 километров. Завтра оттуда уходит последний поезд в Ленинград. Бегите все время прямо. Возможно, сможете сесть на поезд.
Запрыгивая на ступеньку набирающего ход поезда, Ира и Катя закрывают глаза. Сейчас лучше не думать о пожилых оркестрантах, которые не смогли осилить дорогу. Сейчас они едут домой, в Ленинград.
Ночная тишина предвещает недоброе. Как говорят, затишье перед бурей. Сон в окопе беспокойный, тревожный. Да и какой тут может быть сон, когда завтра под пулями снова будешь вытаскивать с поля боя раненых, половина из которых так и останутся в этой чужой незнакомой земле. Но лучше уж так, чем согревать офицерскую постель. Многие, наверно, все бы отдали за теплое место с хорошей едой и покровительством влиятельного чина. Вот и Наташа не устояла. «Дура ты, Ольга» – покрутила пальцем у виска.
Наташа красивая. Высокая, статная, с чуть вздернутым подбородком. Глаза хоть и уставшие, но все еще горят озорным огоньком молодости. А волосы… До пояса темная коса толщиною с мужской кулак свисает, на солнце переливается медью. И лента в волосах такая же медная. Раньше, когда никто еще и помыслить не мог о том, что в скором времени разразится страшная беда, парни деревенские за нею табунами ходили. Сравнивали ее с гоголевской Оксаной – такая же украинская «капризная красавица», улыбались старики. Теперь же вместе с Ольгой они в запачканной кровью и землей медицинской форме ползают по выжженным полям, вынося с поля боя тех, кому предстоит еще один, самый тяжелый бой – со смертью.
