175766 176260 180596
Из дальней комнаты выбежал маленький мальчик в одной длинной рубашечке и, шлёпая босыми ножками по мозаике пола, раскинув руки с криком: «Папа! Папа!» – подбежал к мужчине средних лет с наголо бритой головой, небольшой чёрной бородой и одетым в церемониальную одежду жреца: светло-серая, почти белая плотная ткань спускалась ровными складками с его плеч до подошв плетёных кожаных сандалий, а поверх этих одежд был накинут широкий бардовый шарф с богатым орнаментом, вышитым золотой нитью. Мальчик едва успел обнять его, как вслед за ним из комнаты выбежала молодая женщина, одетая лишь в лёгкую одежду похожую на сари, её длинные чёрные волосы ещё не были уложены и густыми локонами спадали на плечи. Она легко подхватила его на руки и прижала к себе. Малыш поначалу вырывался, но как только мужчина заговорил, сразу затих.
– Счастье моё, – сказал мужчина и погладил тёмные кудри ребёнка своей рукой, на которой было несколько золотых колец с драгоценными камнями, – я иду в храм и скоро вернусь. Слушайся маму.
Ребёнок потянул к нему ручки и чуть дрожащим голосом сказал:
– Папа, не уходи.
Однако его мама развернула ребёнка к себе и нежно сказала:
– Золотце, когда папа надевает эту одежду, не называй его папой. В этой одежде он жрец бога АН. Поэтому, когда он так одет, обращайся к нему первосвященник Е́нос.
– Хорошо, мама, – ответил ребёнок и уткнулся ей в плечо.
Жрец погладил ребёнка по голове и вышел из дома.
Первосвященник Енос торопливо шёл по улице между домами, стараясь находиться в тени. Солнце взошло лишь несколько часов назад, но на небе не было ни облачка и под его лучами было уже довольно жарко. Несмотря на то, что этот район города вплотную примыкал к высоким стенам крепости и дворца правителя, каменные здания в округе были довольно ветхими. Дома вдоль широкой улицы были похожими: редкие небольшие окна на фасаде, высокая двойная дверь входа и обязательный открытый дворик внутри. Отличить же их можно было по причудливым узорам, вырезанным прямо в камне стен и особую красоту они приобретали, когда случался дождь, редкий в этих краях.
Первосвященник шёл своим обычным маршрутом, которым ходил каждый день, и редкие прохожие низко кланялись ему. Кто-то просил благословить в этот праздничный день, он не отказывал, но делал это поспешно, так как немного опаздывал и из-за этого был слегка раздражён. Он злился из-за того, что опаздывает, злился из-за того, что торопится и при благословении возлагает руки неправильно, даже злился из-за того, что так раздражён в такой важный день. Несмотря на то, что все торжества были назначены на вечернее время, когда солнце коснётся вершины священной горы Суме́р, его ещё ожидала подготовка к встрече правителя и властителя этих земель, а ленивые помощники уже который день делают всё не так и испытывают его терпение выше всяких границ. Поэтому он решил, что сегодня придёт в храм пораньше и в главной церемониальной комнате всё подготовит сам. Целый год никто не заходил в это сакральное для всех место, и прежде чем провести обряды, жрецам-хранителям предстояло снять печать с её дверей, тщательно протереть пыль и внести церемониальные предметы.
В этот праздничный день, с самого утра, в главном храме царила суета. Первый помощник Оса́ма с рассвета ожидал первосвященника и в нетерпении расхаживал у входа в большой зал церемоний. Наконец, молодой послушник возвестил его приход, и в этот момент общая гудящая суета, создаваемая снующими монахами, замерла, но лишь на мгновение, после чего возобновилась с удвоенной силой, но уже в полной тишине: все предчувствовали недовольство первосвященника Еноса, устроившего прошлым вечером разнос их настоятелю. Идя навстречу, первый помощник едва сдерживался, чтобы не развернуться и не побежать прочь. Осама ступал, гордо выпрямив спину и будто не замечал происходящей суеты, но выходило это у него неважно, от волнения его руки слегка подрагивали, и он спрятал их в рукава, как это делал иногда сам первосвященник.
Высокие двери храма медленно открылись и в них вошёл первосвященник Енос в праздничном одеянии, не говоря ни слова, он подозвал рукой помощника подойти поближе. Осама подал ему мокрое полотенце, смоченное в розовой воде, и первосвященник вытер им лицо и руки, после чего они вместе прошли к длинной галерее, ведущей к главной церемониальной комнате. Первосвященник молчал, всем своим видом выражая невозмутимость и спокойствие, но первый помощник всё равно отметил едва уловимую поспешность шага верховного жреца АН и это, по непонятной для него самого причине, приводило Осаму в состояние тревоги и почти паники. Он бы понял если бы первосвященник громко отчитал его, как вчера, но это сдерживаемое и вполне справедливое негодование, самого помощника пугало так, что он то и дело запинался, тут же извинялся, и с каждым разом лицо его бледнело всё больше. Но первосвященник не удостоил его даже взгляда; молчаливый, сосредоточенный и отрешённый он быстро шёл к священной комнате бога АН.
И когда, наконец, они подошли к опечатанной двери священной комнаты, около неё уже стояли в ожидании жрецы, готовые снять печати. Но всё же, как ни торопился первосвященник, он всё-таки опоздал, пусть на мгновение, но опоздал. Он даже не знал насколько, но головы жрецов были склонены недостаточно низко, и их глаза смотрели не на их собственные ноги, а следили за его ступнями, что он расценил как неуважение, и в обычный день он, конечно, наказал бы их за непочтительность, но не сегодня. Из рук главного хранителя первосвященник принял ключ, открывающий священную дверь, и прочитал хвалу богу АН, после чего повелел снять печати. Жрецы, соблюдая ритуал, тщательно осмотрели опечатанную дверь и торжественно сообщили первосвященнику, что никто не входил и не выходил из священной комнаты бога АН. Они воскурили благовония и сняли восковые печати.
