После масленицы, в первую неделю Великого поста Ефим наконец собрался сообщить домашним о принятом решении. Он долго колебался, мучительно искал выход, казалось, из безвыходного положения. Наконец, он пришел к единственно правильному, с его точки зрения, решению.
Поужинав, когда домашние уже насытились и готовы были встать из-за стола, Ефим обратился к отцу:
– Отец, – начал Ефим, слегка волнуясь, – я решил идти работать в уезд на железную дорогу.
– Кем же ты хочешь cтать? – мастеря самокрутку спокойно спросил Семён Петрович.
Спокойствие отца приободрило Ефима, и он уже более уверенно продолжил:
– Вначале кем возьмут, а потом, малость подучусь, стану кондуктором, а может и машинистом.
Отец сунул в рот самокрутку, зажег спичку и прикурил. Несколько минут в комнате висело тяжелое, томительное молчание. Ефим притих, в ожидании ответа, и лишь украдкой посматривал на отца.
Семён Петрович устало оперся натруженной рукой о край стола, молча, попыхивал самокруткой, обдумывая слова сына.
Клубы белёсого дыма тревожно вырывались изо рта, медленно поднимаясь к потолку.
Подумать отцу было о чём.
Ефим был у него первородным, главным помощником в крестьянском хозяйстве.
Парню в этом году должно исполниться восемнадцать лет. Ему скоро пора будет обзаводиться отдельным хозяйством, а там гляди, и семьёй.
Семёну Петровичу очень хотелось, чтоб старший сын был рядом. Он ещё не был стар, но хозяйство было крепким, хоть и земли мало. Если какая нужда, то можно, опереться на сына в любую минуту. Ефим мог подсобить, а то и выполнить какую работу за отца.
Но неволить старшего сына не хотелось.
Год назад Ефим уже уходил работать на Льговский сахарный завод чернорабочим, но проработав несколько месяцев, вернулся домой, и вот опять надумал уйти на сторону.
После долгих размышлений, Семён Петрович решил не отговаривать сына.
– Это дело, – проговорил он степенно, после томительного молчания, – но кто тебя возьмёт на станцию?
– Я уже с Колюхой – соседом сговорился. Он во Льгове работает машинистом, и меня обещал устроить, как земляка.
– Выходит землёй – кормилицей не хочешь заниматься?
– Я бы рад, да наше безземелье уже поперёк горла стало.
– Мужики на сходе разговор вели, что многие вышли из общины в чересполосное укрепление.
– Ну и шо хорошего? Вон, Митрофана Фролова отец, два года назад вышел в чересполосное укрепление. Дали ему четырнадцать десятин земли, а у него кроме Митрофана, ещё двенадцать душ детей, да он с бабой, да его родители. Едва хватает урожая прокормить всех. Так это в последние два года, а они ведь были у нас урожайными, но не дай Бог засуха, или дождями зальёт, так он может легко разориться, и пойти с сумой по миру.
– Правда твоя, но ведь можно уйти на хутора, или отруба.
– Здесь тоже не всё так просто. Хорошо, если будет большой отруб, расположенный как в низине, так и на возвышенности. Тогда получишь всегда хоть и малый, но урожай. А вон, еже ли сделают как в соседней деревне. Так ведь тоже будет тяжело прокормиться.
– Да, у них кажись, одним дали отруба только по взгоркам, а другим – в низинах.
– Во – во, у них в засушливый год с голоду пухнут те, кто отруб имел на взгорке, а в дождливый год разоряются те, кто имел отруб в низине.
– Знамо дело, иметь полосы в разных частях общественного надела куда сподручней. Можно обеспечить семью ежегодным маломальским урожаем. Ведь в засушливый год выручали нас полосы в низинах, а в дождливый год – на взгорках. Но наш староста говорит, шо уездные господа требуют разбивку на отруба для всей деревни, иначе грозятся расправой и другими карами небесными.
– Энто они нас пужают, на то они и господа, готовые семь шкур содрать с бедного крестьянина. Хотя чем черт не шутит, когда Бог спит.
– Так может, пойдешь в ученики к дядьке на мельницу? Ты ж знаешь, у него добротная мельница на речке имеется. Быть мельником, тоже нужное дело.
– Нет, я не спорю, мельничье дело – хорошая работа, но жить за счет тех, кто мелет зерно, это не по мне. Уж лучше мне податься на железную дорогу. Все, какую копейку заработаю, да и вам будет подмога.
– Когда ж ты намерен двинуться в путь?
– Колюха завтра звал на заре, он как раз идёт утром на смену.
– Тогда в добрый путь и да храни тебя Бог.
На том и порешили. Ефим довольный, что получил благословение отца, отправился спать.
Семен Петрович ещё долго сидел за столом, мурыжа давно потухшую самокрутку во рту. В душе всё споря с самим собой, правильно ли поступил, согласившись с доводами сына.
Рано утром Ефим уже был на ногах. Он быстро собрался и вышел из избы.
Робкий рассвет только собирался пробираться сквозь морозную мглу наступающего раннего утра. Неясные очертания соседних изб угадывались вдоль темной, ещё спящей улицы. Замёрзший за ночь ручеёк вешней воды звонко хрустел разламывающимися льдинками под ногами.
Весна 1911 года выдалась холодной и затяжной. Ночью ещё злились морозы, не давая земле скинуть надоевший за долгую зимнюю стужу покров. Днём же солнце слегка припекало, стараясь растопить остатки старого, давно почерневшего снега. Природа ждала обновления.
