Арсений Михайлович оставил кресло и расхаживал по оформленному в стиле минимализм кабинету, на каждом витке замирая у прозрачной стены. Капли июньского прохладного дождика тревожили Москву-реку, нарушая очертания отражённых в ней облаков. Такими же бесформенными стали мысли Арсения Михайловича, так бывает после активной целеустремлённой деятельности, когда от тебя уже ничего не зависит, а результат ещё не определился.
Хуже всего было то, что он прекрасно знал, почему ему откажут, и не имел убедительных доводов, чтобы настаивать. Тем не менее собирался настаивать. До последнего, пока охрана не вынесет его на крыльцо Южного блока Города столиц.
— Господин Хламов? — раздалось за спиной.
Арсений Михайлович спешно обернулся и шагнул навстречу лысоватому толстенькому человечку с пышными усами и бакенбардами. Рядом с такими людьми стеснялся своего гренадёрского роста и шевелюры. В тех случаях, конечно, когда собеседник решал важный вопрос. «Вот почему предложили сесть», — мелькнуло в голове.
— Ламов, — поправил он, протягивая руку для рукопожатия, но похожий на гнома хозяин кабинета демонстративно потёр ладони друг о друга, точно согревая, и одними бровями указал визитёру его место.
Арсений Михайлович нервно кивнул и уселся. Несмотря на многолетнюю привычку к переговорам, он никак не мог сосредоточиться. Монолог Леонида Юрьевича Циферова, пересыпаемый иноземными словами, научными терминами и абстрактными понятиями, парализовал волю.
По той же траектории, что топтал пять минут назад Ламов, прохаживался теперь господин Циферов, притормаживая у окна и коротко кланяясь Москве, — взирал свысока на раскрытые зонты бегущих у подножья башни людишек. Из пространных рассуждений Леонида Юрьевича сочился отказ, и причина его не подвергалась сомнениям: метод в процессе разработки, года не прошло, как приступили к опытам на добровольцах. Без письменного, заверенного нотариусом согласия проводить эксперимент никто в здравом уме не станет.
«Как же так? — удивлялся Ламов. — Откуда возьмутся добровольцы?» Метод засекретили, точно радиоактивный могильник, самые дальнобойные связи поднял, чтобы концы найти. В хосписах ищут, среди безнадёжных, не иначе. Те любой бред подпишут, им терять нечего.
— Если дело в бумажке, — сипло сказал Арсений Михайлович, перебивая визави на полуслове, — сделаю. Ни одна экспертиза не подкопается.
Хозяин кабинета обернулся всем телом, покачался с каблука на носок, потирая ладони, и подбежал к высокому креслу, стоявшему через узкий стол от Ламова.
— Дело не в экспертизе, уважаемый Арсений Михайлович, — сказал Циферов, усаживаясь.
Навалился локтями на стол, наклонился чуть вперёд и доверительным тоном продолжил:
— Тут моральные аспекты. Мы не можем возвращать человека против его воли.
Ламов, интуитивно чувствуя, что наступает миг, от которого зависит буквально всё, говорил страстно, горячо и долго. Обещал любые бумаги, клялся, что волю покойной не нарушает, ведь случилось несчастье: девочка спутала лекарство. Она хотела жить, сомнений быть не может. Даже не поняла, что умирает, так быстро задохнулась! Никаких моральных преград не существует, милость к безвременно погибшей, и всё! Он как отец преступлением сочтёт отказ, а не согласие помочь.
— Вы да, — кивнул Циферов, — а другие?
Арсений Михайлович саданул кулаком по столу:
— Никто не знает пока.
— Разве… не…
— Я сразу к вам.
— Где тело?
Обрадованный завязавшимся диалогом Ламов во всех подробностях рассказал, как нашёл дочь, убедился, что она мертва, включил кондиционер на минимальную температуру и бросился искать фирму «Воскресение». Аиду никто не видел мёртвой. Ни одна душа не подозревает о случившейся трагедии.
— Я догадываюсь, как сложно всё оформить официально, — закончил он, вглядываясь в скульптурное лицо Леонида Юрьевича.
Тот, щурясь, оценил просителя. Безукоризненный костюм, модный галстук, туфли индивидуального пошива и портфель из крокодиловой кожи, стоявший рядом с ножкой стула, убеждали в том, в чём ещё не успела убедить вполне разумная речь.
— Прислуга?
— Дочь отпустила, любит одиночество. Жена в Штатах на конференции.
Циферов не поинтересовался, откуда безутешный отец разузнал об их исследованиях, кто помог найти контакты и как, собственно, Ламов объяснял свой интерес. Леонид Юрьевич не сомневался, что так хладнокровно действующий и так многого достигший человек сделал всё как нужно.
— Но, если неофициально… — Представитель «Воскресения» поднялся и прошёл к темнеющему окну. — Мы рискуем.
— Любые деньги! — Ламов хотел вскочить, но вовремя опомнился и остался в кресле.
— Сколько перечислите лично мне? — обернулся Циферов. — Кроме этого понадобится грант на исследования, так это можно оформить. Мой интерес каков?
Арсений Михайлович по дороге сюда прикинул, какую сумму сумеет вытащить из дела, она уйдёт на грант. А вот взятка… Вспомнился домик в Испании — презент Аиде на двадцатилетие. Покупку можно приостановить, а деньги предложить этому. Вздохнул. Щедрый сюрприз терял значение, раз дочь не дожила до юбилея. Ламов назвал сумму.
Улыбка, скорей похожая на усмешку, оживила физиономию Циферова, никаких других признаков заинтересованности не наблюдалось.
