Введение: ценность крутизны
«Я все время говорю "круто"», – сказал мне Сэмюэл Л. Джексон. Он думал, что это второе по популярности слово в его лексиконе, но признавал, что не всегда использует именно его, предлагая разные примеры: «О да, круто», «О, было бы очень круто» или просто «Круто». (А какое самое употребляемое слово в его словаре? Вы наверняка и сами догадались, но об этих четырех слогах мы еще поговорим.)
У слов «hot», «hip» и «cool» разные значения, даже если на обложках журналов их порой используют как взаимозаменяемые понятия. Слово «hot» описывает то, что хочется в данный момент: модное, сексуальное, предмет потребления, настолько совершенный, что объединяет грехи похоти и жадности. «Hip» – это состояние просветления, в котором возможно достичь понимая сложного устройства нашего общества. А вот что со словом «cool»? Cool – это hip в действии; cool необходим для того, чтобы сделать что-то hot. Крутизна – это образ жизни.
Все это – социальные конструкты, но если «hot» скоротечен, а «hip» переменчив, то «cool» – это ценность, которая остается на века. Если ты достаточно крут, тебя не смущают шестеренки популярной культуры, даже если они вращаются все быстрее и быстрее. А если ты по-настоящему крут? Тогда ты Сэмюэл Л. Джексон.
Что делает Джексона крутым? Чтобы лучше понять этого человека, вспомните его второстепенную роль, которая не входит в число его самых любимых или самых цитируемых, – Джон Арнольд, измученный администратор в «Парке юрского периода», пробивающий себе путь из кризиса, когда отключается электричество, а генетически модифицированные динозавры сбегают из клеток.
«Мне кажется, что нет ничего такого, с чем у него не хватило бы мужества столкнуться», – заметил голливудский сценарист Мэттью Олдрич. – Но это бесстрашие, которое приходит с опытом, в отличие от бравады, которая ему противоположна. Я вспоминаю "Парк Юрского периода", где у него весь фильм такой похотливый вид, а изо рта постоянно безвольно свисает сигарета. Я не знаю, как, но видно, что он уже на эти грабли наступал: он уже третий раз работает в парке с динозаврами и знает каждый возможный сценарий, в котором все пойдет наперекосяк».
Крутость – это спокойствие перед лицом кризиса. А еще крутость – это ваша походка, манера носить шляпу и безразличие к тому, что думают другие о вашем жизненном выборе. Крутость – это маска, которую человек носит в этом мире. Если ее правильно надеть, она станет лицом.
И вот Сэмюэл Л. Джексон наделил своим личным хладнокровием десятки ролей в кино: гангстеры и тайные агенты; супергерои и суперзлодеи; джедаи и диджеи; наемные убийцы, мошенники и джентльмены. Он снялся в фильмах «Роковая восьмерка», «Омерзительная восьмерка» и «1408». За свою карьеру он снялся более чем в 130 художественных фильмах: это больше, чем у Билла Мюррея и Тома Хэнкса, вместе взятых. Благодаря своей популярности, неустанному трудолюбию и готовности играть роли второго плана в больших и малых фильмах он достиг самых больших суммарных кассовых сборов среди всех кинозвезд: по состоянию на 2021 год – более 8,1 миллиарда долларов в США и 19,4 миллиарда долларов по всему миру. Отвечая на вопрос о рекорде, Джексон отметит, что бóльшая часть этих денег «не осела в его кармане». Но и остатки не помешают. «Мне платят весь день, каждый день, – говорит он, – что почти чересчур для чувствительного художника».
Джексон – первоклассный актер с более широким диапазоном, чем многие представляют, но он не выходит на передний план во всех этих фильмах, потому что он – хамелеон со своими уникальными чертами, который исчезает в каждой роли. В нем едва ли можно узнать его самого. Ему предлагают роли, потому что он крутой: зрителям не только нравится проводить с ним время, они чувствуют себя комфортно, когда он на экране, зная, что фильм в надежных руках.
Если крутость – это маска, которую мы носим на публике, то что значит быть актером, известным крутыми ролями? Это означает, что каждый раз маска сидит более естественно и оставляет отпечаток на лице. Это значит, что люди запоминают, как вы выглядели в ней в последний раз, и готовы поверить, что на самом деле это вовсе не маска.
Рассмотрим Лестера Янга (1909–1959), джазового саксофониста, который играл в стиле Канзас-Сити[1]. Лучше всего он известен как участник джаз-оркестра Каунта Бейси и Билли Холидей, но один из самых крутых людей на планете как-то рассказал мне секрет: песня Янга Back to the Land, если ее играть ежедневно, может стать бальзамом для души. (Это правда.)
Все джазмены образца примерно 1943 года жили вне культурного мейнстрима, но даже в этом полусвете Янг был необычной фигурой. В эпоху, не богатую на гендерную двусмысленность, он отрастил длинные волосы, жестикулировал так, что люди считали его слишком женоподобным, и как ни в чем не бывало называл других мужчин «леди». Хотя его самым известным прозвищем было През, другие музыканты в группе Бейси называли его Мисс Штучка. Здесь следует логичный вопрос: был ли он геем? Очевидно, что нет. Когда его спросили, он ответил: «Я даже не проходил прослушивание!»
