Рисунок на обложке Наталья Столбова
Иллюстратор Екатерина Городенская
Корректор Александра Ковалкина
Редактор Драчкова Екатерина, Умных Алёна
© Варвара Гагарская, 2020
© Екатерина Городенская, иллюстрации, 2020
ISBN 978-5-4498-6499-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящается моим бабушке и дедушке
В детстве у меня была довольно скучная жизнь и чрезвычайно бурная фантазия. Когда серые будни накрывали с головой, срочно хотелось расцветить этот мир яркими историями. Часть из них оставалась в голове, за остальное мне хорошенько попадало по заднице ремнём.
История про «Великую Китайскую стену местного радиозавода, за которой самый настоящий Китай» – одна из самых безобидных, потому что в неё верила только моя младшая сестра. А ведь были такие лихо закрученные сюжеты, от которых полгорода на ушах стояло. Потом я стояла в углу. Не просто так стояла – придумывала новое развлечение.
Выслушивая очередную мою бредовую историю, дед радостно восклицал: «Да у неё живые сороки из жопы летят!» Эта фигура речи меня всегда забавляла и, конечно же, не могла не найти своё сказочное воплощение. В общем, с возрастом это не прошло, но теперь уже сороки летят не наугад шрапнелью, я их пытаюсь дрессировать. Посмотрим, что получится.
Все эти события наверняка произошли на Урале, аккурат в знаменитых лесах между Екатеринбургом, Челябинском и Пермью. Ну, а где же ещё? Урал и по сей день дарит миру столько альтернативно занимательных людей, что земля дрожит.
Наслаждайтесь. Или как получится.
У.А.А.
Стало быть, к ней можно было и не заходить в гости, потому как бессмысленно. Но шрамы и язвы иногда все же заглядывали в этот дом, опасливо прячясь за занавесь или под половицы. А что толку хаживать? Ожоги посмеивались над горе-родственниками среднего умишка, но и сами не гнушались прогуляться пару-тройку раз мимо окна, обстановку вынюхивая провалившимися носами. А прекрасно понимали оне бесполезность походов энтих и, не особо тяжко вздыхая и сопя, разворачивались до боле несчастного дома. Этот же, стоящий на отшибе, с кажным днем все меньше интересовал не только хвори, но и деревенских, а в окрестности его если и заплутали, так оно по ошибке – за подорожником, да когда папорот косили, али мухоморов на зиму насушить, иль цапля когда проворная… И быстро уносили ноги апосля. Так что хворобам безногим и вовсе идтить бестолково – порог почеломкать да в обрат возвертаться. Так что ежели какая пакость и забегала к Аришше изредка, так то уж давно-давным было, и помнить перестала, и виды позабыла, а как звать— так отродясь не знала. Хороша была девица Аришша, ничего не скажешь! Слюной поперхнешься да волос заешь! С трех годков одна жила в хате, да на отшибе, а ни кошки, ни собаки, ни другой какой животины не имела, стал быть – без помощников жила. По голове погладить некого, против шерсти прижучить – опять никого, в клюв розовый росинку маковую – обратно некому, так вот любовь свою неохватную на себя лишь и растратила – взрастила красаву! А чего бы нет? Болезь никакая ее не трогала отродясь, да уж и путь почти забыла. Бывало, горшок со штями рукой голой из печи – само то! Или вот опять же в дожжь мракобесный по грибы – так хоть бы что! Нож ее не режет, температура – улицу греет, мозоли на крышу переселились, ожоги уж и рядом не проходят. Грыжа вот пупок развязать пыталась – запуталася, заревела, кой как вызволили, сердешную.
Так Аришша и жила – болей никаких не чуяла, кровушки не видывала, кашлюшки не слыхивала, томленьями не волновалась, задумками не забавлялась, ох-вздохами не баловалась. Жила – свиристела: мало пила, много ела, чаще спала, звонче пела. Птицу рукой ловила, солью солила, репу пекла, речкой текла, горя не знала годочков немало. Готовила и вправду хорошо да лепо – суп рукой мешала, рукой лепешки доставала, а самое любимое да хорошее блюдо ее – студень было. А и вправду хорош – прозрачен да наварист, на солнце так и переливается! Заламывала Аришша на ярмарке за студень тот цену хорошую, однако разу не было, чтоб хотя кусочек остался – подметали метлой будто. А кругляши медяные ей на что были? А ни на что. Вот и приносили девке за холодец кто во что горазд – хлеб да сало, уголь, соль опять же. А бусами или кружевом каким она не брала – никчемушность, говорила, бестолковая. А кто бы раз подумал, из чего девка студень варит, коль ни скотинки, ни животинки не держит, а уж порося в три версты и на ярмонке обходит. Дело то оно, конечно, простое было: наковыряет с пяток старья разного – кожу там, еще чего, для навару еще ногу в котел сунет. Вот и выходит знатен холодец. И чесноку, чтоб, значицца, дух пряный отбить, поболе, травок каких опять же. Но… не знали селяне рецептик, за милу душу уплетали, сердешно за вкусность благодарили. А что Аришша? Ничего, и сама ела – вкусно ж! Жила – не счастливо, не несчастливо, старухи жалели участливо, женихи заглядывались, да обрат побаивались.
Вышло на ту пору, в ярмарку последнюю, приехать заезжему молодцу – попробовать холодцу. Тот молодец ус поглаживал, возле девицы кренделем похаживал, красны бусы подарил да и студень весь купил. Девица плечьми пожала, губки алые поджала и… до хаты побежала, будто кто ее ужалил. Дак не ведала девица, что Гормон – велика птица! Молодец был не дурак, с местными и так и сяк: что, мол, за девица-краса? И продает что, кроме холодца? Токмо селяне шарахались от него, двух слов опять же не связали, девки от злости, что не их заприметил заезжий удалец, бусы рвали да в подолы сморкались, а парни – так вроде сам не ам, та и другим не дам! Помыкался малость, плюнул и уж на коня вскочил молодец, как за штанину потянул его малой чумазый, направление на хату указал, много не попросил – за ус подержать. Поехал красавец, под охи да вздохи, к избе Аришшиной.
