Картина первая
Конец апреля, ночь, яблони в цвету. Разбитый костёл на берегу реки Хафель. Высокие стены, верх снесён артиллерией. Из-под груд камня проглядывают совершенно уцелевшие детали старого храма. Хорошо виден высокий деревянный крест, но само гипсовое изваяние Христа разрушено. Торчат трубы органа, уцелевшие сиденья, утварь… Отдалённо слышны голоса, команды на немецком, пение и даже музыка. Какофония звуков и цветущие деревья. Появляются фронтовые разведчики – СЫРОМЯТНЫЙ и ПРОНСКИЙ, только что переплывшие через реку. Втаскивают с собой спущенную чёрную резиновую лодку. Оба мокрые с головы до ног, злые, озираются, ищут убежища.
ПРОНСКИЙ. Кажется, никого… Быстро выливаем воду, прячем лодку. Сыромятный?..
СЫРОМЯТНЫЙ. Не нравится мне здесь, лейтенант… Ловушка, замкнутое пространство. После Кёнигсберга терпеть не могу…
ПРОНСКИЙ (выливает воду из сапог). Где замкнутое? Вон звёзды над головой светятся… Прячь лодку.
СЫРОМЯТНЫЙ. Почему тихо? Рядом такой бастион, а тут – как в могиле?
ПРОНСКИЙ. Второй эшелон обороны… расслабились. Да и американцы их почему-то не бомбят. Костёл разгрохали и всё.
СЫРОМЯТНЫЙ (пинает лодку). Мать-их, второй фронт! Лодку подсунули… Мочевой пузырь, а не плавсредство. Не июль же, купаться…Только бы насморк не схватить.
ПРОНСКИЙ. Не ворчи… Поищи, где там дыра.
СЫРОМЯТНЫЙ. Что тут поищешь?.. Темно…
ПРОНСКИЙ. Надуй и послушай, где шипит.
СЫРОМЯТНЫЙ. Она вся шипит, змея…(Слушает.) Как назад поплывём? Да ещё с «языком», если повезёт…
ПРОНСКИЙ. Обязательно с «языком», старшина. Обязательно. Нам без «языка» в больших погонах лучше не возвращаться. Так что назад только втроём и со щитом.
СЫРОМЯТНЫЙ. С каким щитом?
ПРОНСКИЙ. Так говорили воины в Древней Греции. Значит, с победой. Или на щите. Они своих павших на щитах приносили.
СЫРОМЯТНЫЙ. Нет уж, на хрен, на щите не хочу. До конца войны, может, несколько часов осталось… (Прислушивается.) Что это они там? Гуляют, что ли? Слышь, поют? (Отжимает одежду, чистит недовольно.)
СЫРОМЯТНЫЙ. Бляха муха… Ещё и в крови уделался. С этого громилы фонтан ударил. Откормленный, сволочь, наверняка рожа красная, малокровием не страдал…
ПРОНСКИЙ. Тихо!.. Не пойму… Детские голоса или чудится?
СЫРОМЯТНЫЙ. Какие детские – бабы визжат. Надрались шнапсу, и дым коромыслом, развлекаются под конец. Устроить бы им похмелье… Может тут-то скажешь, чего нас в такой спешке погнали в это неприятное место? С бухты-барахты, скорей-скорей, без всякой подготовки. Да ещё лодку подсунули… Теперь мокрый до ушей, зуб на зуб. Уж скоро войне конец, а у нас всё ещё бардак авральный.
ПРОНСКИЙ (подаёт фляжку). Намёк понял. Но не больше двух глотков. Спирт.
СЫРОМЯТНЫЙ (решительно). Нет, лейтенант, я без закуски не могу даже ради здоровья. Не привык. Если выпил, мне обязательно пожрать надо. И хорошо… Но ловлю на слове – два глотка из фляги мои. Когда переплывём на свою сторону.
ПРОНСКИЙ. Нет, не дети, точно подростки. Слышишь? Ломкие голоса. Гитлерюгенд, что ли?
СЫРОМЯТНЫЙ. Такой гитлерюгенд, такие псы… Видал каких часовых сняли? Бугаи-осеменители, наверняка из спецбригады СС. Набрали баб и гуляют.
ПРОНСКИЙ. Это никак не женщины…
СЫРОМЯТНЫЙ. Эх, лейтенант… Много ли ты женских голосов-то слышал? А я по одному визгу могу сказать, в какой она сейчас стадии и в какой позе. Тут большими погонами и не пахнет. Они, конечно, мордовороты, но всё мелочь.
ПРОНСКИЙ. Есть тут большие погоны, есть…
СЫРОМЯТНЫЙ. Так может, скажешь, я как-то не привык ходить за «языками» в тёмную. Одного заказного офицера притаскивал, секретчика-шифровальщика. А чтобы с большими погонами… Это что, полковник?
ПРОНСКИЙ. Возьмём – увидишь.
СЫРОМЯТНЫЙ. Ну полный атас, лейтенант!.. Эти большие погоны что, вот здесь будут находиться? В этот костёл припрутся? Или кто-то из ихних чинов сдаться в плен решил?
ПРОНСКИЙ. Нет, этот сдаваться не будет. И голой рукой его не возьмёшь.
СЫРОМЯТНЫЙ. Слушай, Серёга, я же не девочка, чтоб меня интриговать. Или уж такой секрет?
ПРОНСКИЙ. Секрет, старшина… Да ты не обижайся. Наш человек, который поставляет информацию из логова… рискует. Малейшая утечка – голова слетит мгновенно.
СЫРОМЯТНЫЙ. Да я понимаю, приходилось даже одного такого спасать. И не спасли, троих своих положили, и даже тел не вынесли… Здесь мне тоже ну жутко не нравится. Предчувствие нехорошее, а я ведь, лейтенант, как зверь… Беду заранее чую. Хоть засекреться… И ухожу от неё, почему и жив до сих пор.
ПРОНСКИЙ. Нам придётся здесь сидеть. Хоть до утра.
СЫРОМЯТНЫЙ. Тёмный парень ты, лейтенант… Неужели ты мне не можешь доверять? Через реку на этой хреновине поплыл, жизнь доверил…
ПРОНСКИЙ. Да нет, просто много будешь знать, скоро состаришься.
СЫРОМЯТНЫЙ. Я и так старый. Битый и старый волчара. Мне уже тридцать три года!
ПРОНСКИЙ. Вот как? Надо же, возраст Иисуса Христа.
