Он возвратился домой к своей жене, серьезный и печальный. Он был в поездке, в пурге и на морозе, почти сутки, но усталости не чувствовал, потому что всю жизнь привык работать.
Жена ничего сначала не спросила у мужа; она подала ему таз с теплой водой для умыванья и полотенце, а потом вынула из печки горячие щи и поставила самовар.
За ужином они сидели молча. Муж медленно ел щи и отогревался, но на лицо по-прежнему был угрюмым.
– Ты что это, Петр Савельич? – тихо спросила жена. – Иль случилось что с ним, боль и поломка какая?
– У него палец греется… – сказал Петр Савельич.
– Который палец? – в тревоге спросила жена. – В позапрошлую зиму он тоже грелся – тот или другой какой?
– Другой, – ответил Петр Савельич. – На третьем колесе у левой машины. Всю поездку мучился, боялся, что в кривошипе получилась слабина и палец проворачивается на ходу. Мало ли что может быть!
– А может, Петр Савельич, у тебя там на дышле либо в шатуне масло сорное! – сказала жена. – Ты бы заставил помощника профильтровать масло иль сам бы попробовал. Я тебе в другой раз чистую тряпочку дам. А этак-то куда ж оно годится…
Петр Савельич положил деревянную ложку на хлеб и вытер усы большой старой рабочей рукой.
– Плохое масло я, Анна Гавриловна, не допущу. Плохое я сам лучше с кашей съем, а в машину всегда даю масло чистое и обильное, зря говорить нечего!
– А палец-то ведь греется! – упрекнула Анна Гавриловна. – Глядишь, он погреется-погреется, а потом и отвалится, вот и станет машина калекой!
– Пока я жив буду, пока я механик, у меня ничего не отвалится – ни в ходу, ни в покое.
– Да ну уж – ничего у тебя не отвалится! – осерчала Анна Гавриловна. – Спасибо, что тормозами вовремя состав ухватил, а то бы сколько оставил сирот – ведь пассажирский вел, двадцать седьмой номер-бис… Ешь уж щи, доедай начисто, а то прокиснут…
Петр Савельич вздохнул и доел щи.
– Колеса с паровозных осей не соскакивают, – сказал затем механик. – Это заблуждение. У Ивана Матвеевича бандаж на ходу ослаб. А бандаж, Анна Гавриловна, это не целое колесо, отнюдь нет, Иван Матвеевич тут ни при чем: машина вышла из капитального ремонта, и бандаж в ремонте насадили недостаточно.
– А у тебя бы он тоже соскочил? – попытала Анна Гавриловна.
Петр Савельич подумал и решил:
– У меня нет, у меня едва ли! Я бы учуял дефект.
– Ну и вот, а я про что же говорю! – довольно подтвердила Анна Гавриловна.
– Что – вот? – удивился Петр Савельич. – Мне шестьдесят два года осенью сравнялось, а тебе пятьдесят четыре, а ты мне «вот» говоришь… Стели мне постель, я хоть спать и не буду, а так полежу.
Анна Гавриловна начала стелить кровать мужу и себе.
– Уснешь, – говорила она, взбивая подушки, чтобы они стали пышными и покойными для сна. – Чего тебе не спать: должно, все тело затомилось на такой работе-то. Шутка сказать, а ведь ты у меня, Петр Савельич, механик! Ляжешь вот тут и уснешь. Перина у нас мягкая, одеяло теплое, в комнате тихо, – чего тебе нужно-то!
Конец ознакомительного фрагмента.
