Иногда, очень редко, бабушка что-нибудь рассказывала. Еще она пела украинские песни. Я запомнила «Дивлюсь я на небо» и еще одну – про «козынятку». Козынятка собиралась утопиться в полынье, а за ней бежал козел, чтобы не дать ей совершить задуманное. Догнал ли он ее? Это оставалось непонятным и потому тревожило. Несмотря на драматическое свое содержание, песня была бойкой, даже задорной. «Бигла, бигла козынятка лёдком», – пела бабушка высоким, но уже жидковатым голосом, дирижировала сама себе, размахивая рукой из стороны в сторону и кивком приглашая меня присоединиться.
«Она бигла топитыси», – я «плавала» по звуковым высотам, пытаясь поймать нужную ноту. Мне казалось, судьба козынятки зависит от того, насколько дружно мы с бабушкой исполним конец песни, и потому, не надеясь на свой музыкальный слух, я переходила на громкий, почти отчаянный речитатив: «Стый, коза, не топися!»
Бабушка недовольно качала головой: песня казалась ей испорченной.
Но отсутствие слуха было не единственным моим недостатком.
– Ну, ты поправь носки-то, – говорила она, приглушая голос, словно кто-то мог ее подслушать и заметить мою неопрятность в одежде. – Подтяни их, чтобы ровненько сидели. А то один у лиси, другой – у стриси.
Этой приговоркой я пользуюсь до сих пор. И до сих пор гадаю, что она значит.
* * *
Несмотря на «козынятку» и бабушкины истории, я не любила, когда она к нам приезжала.
Все мы – я, брат и мама – заранее знали, что будет.
Раздастся звонок, и она войдет в прихожую, где мы все ее встречаем. Она отдаст маме сумку – так подчеркнуто небрежно всунет в руки, мол, вот гостинцы, разбирай, – а потом тут же, почти без перехода, скажет: что-то Витя очень бледный, и не вырос ни капельки. Ну ни капельки не подрос. Надо же быть таким маленьким! Уже во втором классе, а ростом с пятилетнего ребенка. Мальчик-с-пальчик какой-то!
– Мальчик-с-пальчик! Вылитый! – повторяет бабушка и ловит себя на мысли, что пошутила. Бабушка улыбается. Мы тоже. Мы радуемся, что бабушке кажется, будто она пошутила. Может быть, все еще обойдется. А Ася, вставляет Витька, пусть тогда Красная Шапочка – иначе он не согласен. Это бабушке тоже нравится – думать, будто я Красная Шапочка. Она выглядит спокойной и благодушной, и мама, слегка расслабившись, говорит:
– Ну, проходи же, проходи! Скоро обедать будем.
Это тактическая ошибка. Нужно было промолчать про обед. Тогда неприятный момент можно было бы отсрочить. Ведь самое главное – тянуть время. Но теперь – не получится.
– Что у тебя на обед?
– Рыбный суп, – поспешно отвечает мама.
– Рыбный суп? Почему не щи?
– Я решила сварить рыбный суп, это быстрее. И я вчера поздно пришла с работы, не успела купить капусту.
– Быстрее! Куда тебе торопиться – к смерти? У тебя что – в доме нет капусты? Вообще нет капусты? Ты не кормишь детей капустой?
– Мама, я кормлю детей капустой. Капусты нет только сегодня.
– Что значит – сегодня? Вчера у тебя тоже не было капусты.
– Откуда ты знаешь, чего у меня не было?
– Тут нечего знать. У тебя вчера тоже не было капусты. Ты знаешь, что капуста – источник витаминов? Всех витаминов! Неудивительно, что Витька такой маленький. Он не растет, потому что его не кормят!
– Я кормлю…
– Чем ты кормишь? Я вижу, чем ты кормишь! Ты бы врагов так кормила!
Мы с братом тихонько отступаем в комнату, садимся на диван, но не можем не слышать. Маховик бабушкиного негодования набирает обороты. Ее вопросы звучат все громче. Она раскачивает себя, как лодку, грозя черпнуть бортом воду, и наконец переходит на крик. Мы различаем: «мать-чудовище» и «отобрать детей».
– Да что ты кричишь? Перестань сейчас же! – вдруг срывается мама. – Приехала раз в год, чтобы покричать?
– Я сейчас же уеду!
– Вот и уезжай. Чем так приезжать!
– Да как ты смеешь!
Бабушка внезапно смолкает. Она выходит из кухни, садится на диван и смотрит в одну точку пустыми глазами. Она становится старой и опустошенной, похожей на высохший гриб. Нам с братом страшно, и мы стараемся не смотреть в ее сторону.
Через некоторое время мама появляется в комнате.
– Обед на столе. Давайте садиться.
Мы с братом послушно двигаемся в сторону кухни. Бабушка не шевелится.
– Мама, пойдем кушать. Ну, что ты…
– Ты, ты… – бабушка вдруг оживает. – Неблагодарная тварь! – и тут же снова обмякает.
Мы скорее ныряем за дверь, чтобы не слышать. Мама идет за нами.
– Вернитесь. Позовите бабушку с нами обедать.
Почему-то мы не можем ослушаться. Мы возвращаемся и начинаем свой традиционный лицемерный спектакль.