– Ну же, скорее! Мне очень хочется узнать, что будет дальше.
Хоть она и просила поторопиться, но воткнуть в ее сердце нож было не так-то просто.
Глядя в искаженные от безумия глаза Трис, я впервые задумался: как все до этого дошло? Почему в данный момент, будучи у себя дома, я сижу верхом на девчонке, о разговоре с которой еще недавно даже не мог и мечтать, и пытаюсь воткнуть в её грудь наш кухонный нож с зеленой рукояткой? Потому что ее безумие было заразным? Нет. Скорее, всему виной было то, что я влюбился в нее по уши – настолько сильно, что готов был выполнить ее любую просьбу. Даже самую отчаянную и жестокую.
Каким-то образом я пропустил тот момент, когда действительно начал верить в ее бредни про загробную жизнь и про то, что потом, когда она умрет, обязательно расскажет мне – что там, за порогом жизни. Ведь прямо сейчас я всерьез готов убить на своей кухне Беатрис Крофф.
– … это мое желание. Ты помнишь?
Да, черт возьми, я помню. Я все прекрасно помню.
Как впервые увидел ее. Как потерял сон, листая ее фотографии в социальных сетях ночами напролет. Как она занимала мои мысли на протяжении всего дня. И как случайно мы оказались на той роковой вечеринке. И как проиграл ей в эти дурацкие карты на желания…
Возможно ли вообще забыть, как она отвела меня в темную ванную и, подойдя вплотную, томным голосом шепнула на самое ухо:
– Я хочу, чтобы ты убил меня.
Если подумать, мы общались относительно недолго, но говорила ли она со мной вообще про что-то, не связанное со смертью? Когда другие девчонки болтали про модную одежду, обсуждали, чья помада ярче смотрится на губах, и сплетничали про парней, Беатрис Крофф предпочитала в укромных уголках беседовать о том, как сильно ей интересно узнать о происходящем с человеком после смерти.
Но так как она была подобна Венере Боттичелли, я, кажется, просто пропускал через себя, как сито, все ее слова про потусторонний мир. Мне стоило лишь заглянуть в ее глаза, что были подобны двум ослепительным аквамаринам, как я вконец переставал слышать и воспринимать все, о чем она говорила. Я просто наслаждался ее красотой, ее дивным голосом и тем вниманием, что она мне оказывала. Сейчас я понимаю, что в действительности мне было и неважно, что именно говорила Беатрис. Какая разница, если она смотрела на меня с таким неподдельным интересом и восторгом. С таким обожанием. При взгляде на меня ее лицо сияло так, словно я был принцем из ее книжек, о котором она так мечтала, или же был тем самым парнем, которого еще давным-давно на каком-нибудь крытом рынке за символическую плату ей предсказала гадалка. Иными словами, будто бы Беатрис Крофф встретила свою судьбу – меня.
И я был счастлив. Точнее, я был настолько ослеплен этим странным счастьем, что не замечал ничего вокруг. Например того, что фанатичное желание умереть у семнадцатилетней девушки – это совершенно ненормально.
К сожалению, я слишком поздно обратил внимание на нездоровый блеск ее аквамариновых глаз, которого не замечал раньше при всех ее разговорах о смерти, и который только сейчас смог напугать меня пуще самого страшного ночного кошмара, ставшего явью.
Был ли я влюблен в нее? Однозначно. Бесспорно. Без сомнений. Как мальчишка.
Я любил ее как Ромео свою прекрасную Джульетту. Как художник свои творения. Как миллионер свои богатства. Как цветок, не представляющий жизни без тепла и влаги. Я дышал ей. А когда находился слишком близко к ней, то напротив, переставал дышать. Думал о ней непристойно много. Но без пошлости. Без задних мыслей. Мне вполне хватало просто любоваться ей, наслаждаться ею, как красивой картиной или хорошей мелодией. Мне нравилось обращать внимание на ее легкую походку, плавные движения и на то, как все это сочеталось с ее милым голосом и звонким смехом. Иногда предоставлялась редкая возможность рассмотреть Беатрис Крофф целиком, и тогда я, конечно же, жадно изучал ее, страшась упустить любую деталь.
Плевать, если бы такая идеальная и красивая девушка даже никогда бы не узнала обо мне. В конце концов, я всегда мог просто наблюдать за ней из тени, мне этого было достаточно. Правда достаточно. Наверное, поэтому я даже не помышлял о поцелуе с ней и не хотел овладеть ее телом. Зачем, если я и так целовал ее глазами. А вкус ее губ мне все равно никогда не познать так же, как и рыбе не понять, почему она может дышать под водой, а, к примеру, собака – нет. Тогда зачем желать невозможного? Лучше быть благодарным за то, что я могу просто смотреть на нее.
Мне нравилось разглядывать ее снизу. Мой взгляд всегда невольно приковывали ее удивительно стройные ноги без единой царапинки, шрамов и синяков. Потом я упивался ее белоснежной кожей на тонких руках – по возможности не оставлял без внимания ее длинные и утонченные пальцы с красивыми и ухоженными ногтями, выкрашенными в какой-нибудь яркий лак (чаще красный). И когда я чувствовал, что насытился красотой ее тела, в том числе плавным переходом от бедер к тонкой талии, который буквально сносил мне крышу, лишь тогда позволял себе медленно поднимать глаза выше. Золотистые локоны всегда аккуратно лежали на ее мраморных, нежных плечах. Иногда она откидывала свои шелковые волосы назад, и в этом случае можно было увидеть ее тонкую лебединую шею. Но это была большая редкость.
