Читать онлайн полностью бесплатно Борис Гуанов - Жатва – II. Зёрна знаний

Написав о своём происхождении, в ожидании Ника я размечтался. А хорошо бы вот так выстроить в ряд всех моих предков и расспросить их, как они жили-поживали, какая у каждого судьба, на кого и какими чертами внешности и характера я похож.

Интересно, сколько же их было? Возьмём хотя бы за сто лет, считая, что каждое новое поколение появляется, в среднем, через 25 лет: двое родителей, четверо бабок и дедов, восемь прабабок и прадедов и ещё 16 пра-пра. Итого тридцать прямых предков, передавших мне часть своих генов, – с середины ХIХ века! А ещё за сто лет – с середины ХVIII века – у каждого из 16 прапращуров тоже наберётся по 30 предков, т.е. за двести лет у меня уже 30 +16х30 = 30х17 = 510 кровных предков. А сколько же будет за тысячу лет? От безделья я попробовал сочинить формулу для вычисления количества прямых предков. По ней за три века у меня уже накопились гены от 8190 предков, а за четыре века, т.е. со времён Ивана Грозного – уже от двух миллионов.

Да столько народу, пожалуй, в то время не было во всей Московии! Нет, так считать нельзя. Дело в том, что наши предки жили довольно замкнутыми группами, например, в одной деревне, так что потомки одного и того же предка могли скрещиваться. Так, браки между двоюродными братьями и сёстрами не только не запрещались, но были в порядке вещей. Это, конечно, уменьшает общее количество предков, но не думаю, что очень сильно. А если среди предков вдруг – в результате торговли и войн – появлялись представители совсем другого народа: варягов, половцев, монголов, каких-нибудь чухонцев, турок, поляков, литовцев, французов, немцев, – то количество разных пращуров снова резко возрастает.

В общем, за тысячу лет существования русского народа речь всё равно идёт о смешении в каждом из нас сотен тысяч разных генов. Вот почему мы все такие разные, но всё-таки в силу территориальной общности имеем общие национальные черты, отличающие нас от других народов. И я подозреваю, что предки передали нам не только особенности физического облика, но и особенности строения души.

Кстати, в кого у меня карие глаза? В маму, а у мамы – в бабушку Фиму, а у неё-то, простой крестьянской девчонки из Бологого в кого – не знаю, теперь уже не установишь. Но, значит, был среди моих предков какой-то южанин или южанка с карими глазами и южным темпераментом. Иногда я это ощущаю.

Каждый из нас, ныне живущих, – это уникальный цветок, корни которого уходят в столетия и переплетаются в самых причудливых сочетаниях. Масса этих уже отмерших корней и представляет собой ту почву, на которой мы вырастаем, цветём, даём плоды и в которую в конце концов ложимся сами. А из наших побегов, превратившихся в корешки, вырастают новые цветы, тоже совершенно особенные. Так человечество живёт уже сотни тысяч лет и постепенно покрыло собой всю Землю: где густо, как где-нибудь в Китае или Индии, а где и редко, как в тундрах Сибири, Канады или африканских и азиатских пустынях. Так что мы – зелёная трава на Земле, унавоженной телами наших предков, оживлённая кусочками их бессмертных душ, переданных нам, как росток с набухшими почками. Так и все мы должны лечь в эту почву, чтобы жизнь на Земле продолжалась.

Но почему же я снова воскрес? К чему бы это? Зачем? Может, я должен стать свидетелем чего-то эпохального?

Через несколько дней, когда Ник появился в следующий раз, вид у него был недовольный и раздражённый. Я, как щенок, обрадовался его появлению, повернулся перед ним в своем наряде, а это были шорты и футболка, и спросил:

– Как я выгляжу, нормально?

Он скривил губы, и голос из него произнёс:

– Какое убожество!

Я опешил:

– Что-нибудь не так?

Он процедил:

– Тряпки дрянь, а, главное, в своих воспоминаниях надо поменьше всей этой генеалогии – дедов, бабок и прочих предков, тем более дальних родственников, подробнее о себе. То, что раскопал старые бумажки, неплохо. Больше документальности.

– Я покивал:

– Хорошо, хорошо. А кто твои родители? – поинтересовался я. Ник усмехнулся:

– У меня их давно нет, я их уже почти и не помню. О папаше у меня одно воспоминание – как он насильно обливал меня, ещё детсадовца, ледяной водой для закалки, и как я при этом орал. Поэтому я был рад, когда мамаша мне сказала, что его больше нет. Ну, а она была ещё круче, била нещадно за каждую двойку, психованная. Недаром загремела в дурдом. Помню, был ещё дед, вернее, помню только его мягкую бороду, которой он меня щекотал, когда мы с ним возились, да ещё двух бабок – одна была вроде бы добрая, а другая – злюка. Но всё это было уже более 700 лет назад.