Читать онлайн полностью бесплатно Генри Хаггард - Земля теней

Il y a une page effrayante dans le livre

des destinées humaines; on y lit en tête

ces mots: «les désirs accomplis».

Georges Sand[1]

Иллюстратор Ф.С. Уилсон

© Налепина Д.А., перевод на русский язык, 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Сайт издательства www.veche.ru

В полном уединении, в бесплодном и пустынном месте, куда доносится лишь грохот волн Северного моря, распростерлись руины аббатства Рамборо. Когда-то у подножия его был город, теперь его нет; от былого величия не осталось ничего, кроме руин аббатства и истлевших костей тех, кто когда-то его строил. К востоку отсюда, за дикими пустошами лежит бескрайний океан, а если поглядеть на север, то можно разглядеть красные крыши рыбацкой деревни Брэдмут. Когда Рамборо был городом, Брэдмут по праву считался большим портом; однако беспощадное наступление моря постепенно поглотило гавань и древние постройки, ныне покоящиеся под водой.

С гибелью Рамборо угасла и слава Брэдмута; от монастыря и церквей аббатства остался лишь один храм, прекрасный, но обветшалый, возможно, самый большой на востоке Англии, за исключением, быть может, Ярмута, и по мнению многих – самый красивый.

Позади этого храма, стоящего на холме в некотором отдалении от утеса и потому избежавшего участи всего города, раскинувшегося под ним, простираются заливные луга, окаймленные четкими линиями проезжих дорог. Однако не только они составляют здешний ландшафт, поскольку между Брэдмутом и руинами Рамборо протянулась цепочка маленьких водоемов и болот, повторяющая причудливый изгиб береговой линии. Даже в самый солнечный день эти озерца не блестят, поскольку берега их густо заросли травой и камышами – пристанищем кроншнепов, чаек, лысух и прочей водной дичи. Затем берега становятся все выше; теперь их покрывают дрок и папоротники, между которыми то и дело вспыхивают яркие пятна вереска; наконец, перед нами и гребень берега, несомненно обозначающий границу древнего фьорда. Здесь высятся мрачные шотландские ели, окружающие серый одинокий дом, известный в здешних местах как Мур Фарм – Ферма Мавра.

Обитатели этих уединенных земель – те, что еще остались жить здесь – полагают, что на свете найдется немного мест, которые были бы красивее этих склонов, зарослей и мрачных морских берегов. Действительно, места эти по-своему красивы в любое время года: даже зимой, когда снег лежит на мертвых черных папоротниках, а замерзшие кусты утесника качаются под ударами восточного ветра, дующего с океана. Да, здесь красиво – и все же есть истина в старинном нескладном стишке эпохи правления Елизаветы, сохранившемся в одной из приходских книг Брэдмута:

И верно: даже в разгар июня, когда ящерицы бегают по горячим серым камням, а дрок усыпан золотистыми цветами, на этих землях лежит незримая печать меланхолии, какой-то врожденной грусти, которую не могут полностью развеять ни зеленеющие на севере леса, ни серебристый отблеск морских волн, ни зрелище снующих туда-сюда рыбацких лодок. Сама Природа наложила печать скорби на эти места, а печальные руины церквей, у стен которых покоятся поколения тех, кто эти церкви когда-то строил, лишь усиливают это впечатление.

И хотя в тот июньский день, когда началась эта история, море сияло, словно зеркало, отражающее солнце, пчелы неутомимо и бодро жужжали среди цветов, пышно разросшихся на старых могилах, а жаворонки пели сладчайшие свои песни – Джоанна чувствовала, как эта вековечная печаль вымораживает ее сердце, словно вокруг холодная осенняя ночь. Даже сейчас, в момент пышного расцвета жизни все здесь, казалось, говорило о смерти и забвении. Разрушенная церковь, заброшенные могилы, бесплодный пейзаж – все это словно взывало к Джоанне: «Наши беды и скорби уже позади, твои – ожидают впереди. Будь, как мы!»

Та, к которой взывали эти призрачные голоса, не была благородной дамой, да и беды и скорби ее были вовсе не так уж глубоки и поэтичны. По правде сказать, Джоанна Хейст была обычной деревенской девушкой, или, вернее, девушкой, которая большую часть своей жизни провела в деревне.

Она была по-своему мила, это правда – но об этом чуть позже; благодаря неким обстоятельствам, которые мы вскоре разъясним, ей удалось получить некоторое образование, вполне достаточное для того, чтобы пробудить в ее душе неясную тоску и вызвать к жизни видения, без которых, возможно, она была бы счастливее. Более того, хоть Судьба и приучила Джоанну к смирению и скромности, Природа наградила ее не только миловидным личиком и хорошими формами, но и умом – и пусть он был не слишком развит, но зато не лишен глубины; обладала она и силой воли, и тем врожденным чувством неудовлетворенности и беспокойства, без которого ни одно человеческое существо не может подняться над собой в духовном или мирском смысле – однако, обладая им, не может быть и счастливо.

Ее горести были просты: сварливая и грубая тетка, нежеланный жених, постоянный гул и чад в деревенской пивной, где она жила, и какой-то смутный и непонятный стыд, который постоянно преследовал ее, оплетя ее душу, словно плющ – разрушенную башню. Да, это были невеликие и вполне обычные беды – но для Джоанны они были вполне реальны, и их постоянное и мерзкое давление вынуждало ее разум противиться той жизни, которую она вела. Те несчастья, которые свойственны нашему положению и естественны для нашей судьбы, мы все же можем переносить, если и не с легкостью, то, по крайней мере, с некоторым усилием; те же беды, что обрушиваются на нас из той сферы, где мы не имеем опыта, или же – из-за того, что наш темперамент не соответствует окружению, переносятся нами куда тяжелее. Отличаться от тех, кто тебя окружает, смотреть вверх, когда все вокруг смотрят себе под ноги, быть в душе выше той жизни, которую мы ведем, хотеть недостижимого в нашем положении – все это, вроде бы, мелочи сами по себе, однако они не дают нашей душе покоя, возрождаясь, словно Протей, все в новых ипостасях.