Мы сидели вблизи соляного источника, в укрытии, которое охотники из племени вандеробо сварганили из сучьев и веток, и тут впервые затарахтел мотор грузовика. Пока он был вдали, никто не понимал, что это такое. На какое-то время шум стих, и у нас появилась надежда, что мы ослышались или то просто ветер шумел. Но звук стал опять нарастать, и теперь сомнений не было, мотор почти ревел – все ближе и ближе, пока, захлебываясь перебоями в двигателе, с громкими выхлопами, грузовик не проехал прямо за нашим укрытием к дороге. Один из двух охотников – тот, что любил во все вносить драматизм, – театрально поднялся.
– Все провалилось, – сказал он.
Приложив палец к губам, я жестом усадил его.
– Все провалилось, – повторил он и широко развел руками. Мне он никогда не нравился, а сейчас и подавно.
– Подождем немного, – прошептал я.
М’Кола покачал головой. Я глядел на его лысый черный затылок, а когда он слегка повернулся, мне стали видны в уголках его рта редкие, как у китайца, усики.
– Плохо дело, – сказал он. – Hapana m’uzuri[2].
– Давай подождем, – повторил я.
Он снова склонил голову, чтоб не маячить поверх сухих сучьев, и мы сидели в пыльной яме до тех пор, пока не стало так темно, что я уже не мог разглядеть прицел на своем ружье. Антилопы так и не появились. Наш охотник-артист весь издергался. С последними проблесками света он шепнул М’Коле, что в такой тьме уже не постреляешь.
– Да заткнись ты! – одернул его М’Кола. – Бвана[3] стреляет, когда ты уже ни зги не видишь.
Другой охотник, чему-то учившийся, продемонстрировал свою грамотность, нацарапав острой веткой на черной ноге свое имя «Абдулла». Я не выразил восхищения, и М’Кола тоже бесстрастно отнесся к его усилиям. Спустя некоторое время охотник стер написанное.
Бросив последний взгляд на стремительно уходящий свет, я понял, что толку не будет, даже если до предела раздвинуть ветки.
М’Кола молча ждал.
– Не повезло, – сказал я.
– Да, – согласился он на языке суахили. – Идем в лагерь?
– Идем.
Мы поднялись, вылезли из укрытия и пошли к дороге по твердому песку, нащупывая путь меж деревьями и спутавшимися ветками. В миле отсюда, на дороге, нас ждала машина. Когда мы приблизились, шофер Камау включил фары.
Грузовик все испортил. Днем, оставив автомобиль на дороге, мы осторожно пробрались к солонцу. За день до этого прошел дождь, но не настолько сильный, чтобы затопить солонец, который выглядел как клочок земли меж деревьев, весь изрытый и истоптанный по кругу и с ямками в тех местах, где звери вылизывали соль. Среди прочих следов мы различили вытянутые, сердцевидные свежие следы четырех крупных самцов куду, приходивших лизать соль прошлой ночью, и множество таких же свежих следов антилоп поменьше. Приходил также носорог, и, судя по следам и растоптанным кучкам желтоватого помета, он не пропускал ни одной ночи. Укрытие соорудили на расстоянии летящей до солонца стрелы, и, сидя там, среди золы и пыли, откинувшись на край ямы, с поднятыми коленями и втянутой в плечи головой, я увидел сквозь тонкие ветви с сухими листьями, как из кустарника вышел и остановился на краю соляного источника небольшой самец антилопы – серый красавец с могучей шеей, его витые рога спиралью сверкали на солнце. Я прицелился ему в грудь, но потом передумал стрелять, боясь спугнуть крупных куду, которые непременно придут в сумерки. Самец услышал шум грузовика раньше нас и мигом скрылся среди деревьев, и все живое, что двигалось в кустах и на равнине или спускалось с холмов, направляясь к солонцу, тоже замерло при звуках металлического лязга и выхлопов. Они придут позже, в темноте, но тогда будет слишком поздно.
И вот теперь автомобиль ехал по плотной песчаной дороге, выхватывая фарами из мрака глаза припавших к земле ночных птиц, они взлетали в панике от надвигавшейся громады, а в стороне жгли костры переселенцы, которые днем тянулись на запад, спасаясь от голода в их местах – тех, что лежали перед нами. Я сидел, упершись прикладом в ботинок и держа ствол под мышкой левой руки, коленями я сжимал бутыль, из которой наливал в железную кружку виски, передавая ее в темноте через плечо М’Колы, тот подливал туда воды из большой фляги, и я с наслаждением выпивал первую, самую вкусную порцию спиртного за день, глядел на густой темный кустарник, ощущал прохладный ночной ветерок и, вдыхая неповторимые ароматы Африки, чувствовал себя абсолютно счастливым.
