Сколько бы я ни убеждал себя, что хуже и быть уже не может, этот грёбаный мир каждый раз доказывает обратное. И на мелочи он не разменивается. Пангако стал для меня живым воплощением жутких ночных кошмаров, из которых нет выхода.
Однако я продолжаю барахтаться, поражаясь собственному упрямству. Как выяснилось, меня можно согнуть, но не сломать. Там, где другие беспомощно опускают руки, я вижу лишь очередной вызов. Это на Земле меня вечно терзали сомнения и чувство собственной ничтожности, здесь на подобную ерунду просто нет времени.
И пусть этот мир сколько угодно пытается меня сожрать – в конце концов он поперхнётся.
Сегодняшний юбилей – тому прямое подтверждение. Ровно три земных месяца, как я очутился на старенькой морской платформе, без единого шанса на спасение. И хоть мой календарь далеко не так точен, как хотелось бы, это не столь важно. Плюс-минус пара дней сейчас не играет большой роли. Главное – я всё ещё жив…
– Что стоишь?! Работай, очернённый!
Спину обожгло резкой болью, а перед глазами заплясали цветные огоньки. Хвататься за отбитые рёбра я не стал – это лишь приведёт к новым побоям, а на мне и так живого места скоро не останется. Слишком много себе позволяю.
Стиснув зубы, я послушно взмахнул киркой и ударил по каменной глыбе, как и тысячу раз до этого. Надзиратель в дерюжном кафтане презрительно хмыкнул и направился дальше, поигрывая длинной палкой. Спасибо, что хоть не железным прутом, который у каждого висел на поясе. После такой «стимуляции» мало кто из рабов мог подняться на ноги.
Увы, моя свобода продлилась не так уж долго. Только на этот раз застрял я гораздо серьёзнее. Здешние гостеприимные хозяева любят повторять, что отсюда нет выхода, и пока что их слова подтверждались. Я успел застать две попытки побега, и обе закончились плачевно. Тех, кого не прибили сразу, ждал покаянный костёр. На нём даже самые стойкие невольники признавались во всех мыслимых грехах, да только никому это не помогло. Они все сгорели заживо под хоровую молитву местных фанатиков.
Жуткое зрелище. Особенно когда знаешь, что вполне можешь стать следующим.
Если раньше я упоминал Окрана с некоторой долей юмора, то сейчас от одного этого слова гулял мороз по коже. Здесь приучали воспринимать его образ всерьёз. Бог света и милосердия оказался беспощаден к нелюдям и еретикам, так что ему постоянно воздавали соответствующие почести. На закате и на восходе фанатики истово молятся, а раз в неделю, то есть каждый пятый день, выбирается новая жертва для ритуального сожжения и последующего молебна.
Как правило, кандидатами становятся те, кто сильнее всех умудрился накосячить за это время или просто чем-то не понравился святошам. Обычно сжигают кого-то одного, но если проступок имел массовый характер, то окраниты могут натаскать дровишек и побольше.
Любят тут костры, что поделать. Даже местный герб изображает стилизованные языки пламени.
В первую неделю моего здесь пребывания как раз поджарили троих беглецов одним махом. Хотя таковыми их назвать можно лишь с большой натяжкой, ведь за периметр они так и не выбрались. Местный трудовой лагерь располагается среди скалистых гор и сверху напоминает закрученную в спираль улитку. В качестве препятствий выступают резкие перепады рельефа и многочисленные стены со сторожевыми башнями.
А в центре этого гигантского комплекса возвышается стометровая статуя, которую, по слухам, возводят уже несколько поколений. Изображает она местного правителя – святого лорда Феникса со сквозной нумерацией, так что его лицо по понятным причинам всё ещё не доделано. К слову, у действующего лидера Святой Нации порядковый номер – шестьдесят три.
Я тут на особом счету из-за механического протеза, так что рано или поздно костёр ждёт и меня. Технологии у фанатиков находятся под строжайшим запретом и воспринимаются как происки местного дьявола Нарко. Если раньше я считал тех же мятежников отсталыми во всём, в чём только можно, то сейчас выяснилось, что они – ещё продвинутые ребята. Есть и более дремучие аборигены.
Здесь уже в полной мере ощущалось то самое Средневековье, что тормозило прогресс на Земле добрую тысячу лет. Никакого электричества, комфорта и гигиены. Особенно это касалось нас, рабов. Умываться приходилось собственным потом, а дабы по нам не скакали блохи, всех брили наголо, включая женщин. Увы, когда меня притащили сюда с мешком на голове, пришлось расстаться не только со свободой, но и с собственной шевелюрой.
Наше героическое противостояние крупному отряду окранитов продлилось всего несколько минут. И то благодаря тому, что те пожелали взять пленных. Поэтому рыцари вместе с оруженосцами бились не мечами, а железными палками. Меня почти сразу отправили в глубокий нокаут, так что я понятия не имел, кто ещё смог пережить то злополучное утро. В себя пришёл уже на чьём-то плече, связанный по рукам и ногам. Во рту оказался кляп, а на голове – плотный мешок, который завязывался у горла.
Тащили меня несколько дней, пока отряд не прибыл в один из опорных пунктов Святой Нации. Там я вновь обзавёлся рабским ошейником с цепями и уже своим ходом отправился на главную стройплощадку страны. Затычку изо рта вынули, а вот головной убор оставили. Так что я так и не смог разглядеть, кто брёл рядом. Говорить не разрешалось, а за посторонний звук могли крепко врезать. Судя по доносившемуся топоту, толпа шагала немаленькая. Тащили нас за цепочку, словно скот, но спотыкались мы редко. Дорога под ногами оказалась на удивление ровной, иногда и вовсе напоминая пресловутую брусчатку.
