1. Часть 1. Штефани Шайер. Глава 1.
Посвящается моему путеводному огоньку и самому светлому человеку.
Маме.
Ты всегда жива в моем сердце.
Заснеженное бескрайнее поле. Белое небо. Мутная линия горизонта, теряющаяся в светлой дымке. Вокруг бесконечное серебристое полотно без единого пятна цвета – и нет ни звука, ни дуновения ветра, ни даже холода. Мои шаги тоже неслышные, невесомые; я не сразу понимаю, что вовсе иду. Из ниоткуда. В никуда. Тишина настолько всеобъемлющая, что движение собственной крови по венам чудится страшным грохотанием, удары сердца – грозным мифическим тараном, стремящимся пробить грудную клетку. Смутное предчувствие змеится по телу, оплетает, душит, но поднимаю глаза к перламутровому пыльно-серому небу. Снег валит крупными хлопьями. Медленно. Бесшумно. Кружится, оседает на мои волосы, плечи, руки.
Мои руки.
Опускаю на них взгляд. Вместо длинных перчаток до локтя – яркая алая кровь. Горячая. Липкая. И только в этот момент понимаю, что заснеженного поля больше нет: вокруг темный лес, вокруг черные деревья переплетаются клеткой. На небесах – острая косточка месяца. Стою по колено в недвижной реке, да только воды ее багряные, и скрываются в них безмолвные тела, правые руки которых заведены за спину. Пытаюсь выбраться, выкарабкаться, но лишь сильнее увязаю в трясине, что тянет на дно, все глубже и глубже, и мертвецы начинают шептаться со мной. Различаю их голоса, и словно знаю каждый. Зажмуриваюсь, чувствуя, как мертвые дотрагиваются до моих плеч, тянут за собой, а когда вновь распахиваю глаза, вижу пепелище. И горит все. Горит земля. Горит небо. Ничего не видно, кроме вспыхивающей тьмы и адова пекла. Я вся в крови, она стекает по моему лицу, бежит по моим рукам, по мечу, что сжимаю мертвой хваткой. И все вокруг пропитано кровью, разливающейся реками, полыхающей алым огнем.
Вкус пепла на губах. Шипение в моей голове. Черное солнце.
Падаю на колени, а следом – обрушиваюсь в снег.
Горячий кофе обжег горло, и тепло терпкого напитка разлилось по моему телу. Я тяжело выдохнула, прогоняя навязчивые образы ночного морока, и подняла глаза к небу, затянутому грозовыми серо-коричневыми тучами. На улице стоял зябкий предрассветный сумрак, а порывистый холодный ветер, столь непривычный для моего понимания середины лета, не приносил особенного наслаждения от пребывания на улице. В Центральных землях лето ласковое, приветливое (хотя в этом году с самой весны погода удивляла нехарактерными перепадами и проявлениями); а в Перешеечной области, где в теперь я находилась, ветра, вроде как, были привычным делом.
Все еще не могла осознать, что мы действительно пересекли таможенные границы земель и миновали двадцать три блокпоста. Эмоции твердили, мол, посмотри вокруг, насладись пейзажами, попробуй увидеть особенности здешней культуры; когда еще выпадет возможность вырваться из клетки ограниченных перемещений? Но рассудок упрямо отказывался воспринимать новые места через призму праздного любопытства.
Во-первых, работа пока еще не выполнена. Во-вторых, если в качестве предоставленных для таможенников документов сомневаться не приходилось, и ни на одном контрольно-пропускном пункте вопросов не возникло, никто не давал гарантии, что на обратном пути политический сыск – жнецы, – не заинтересуются фамилией, заверившей наши бумаги. Это даже не игра с огнем, это попытка пройти по леске над преисподней.
Заваренное зерно источало пряный аромат, и вдруг подумалось, что за последние месяцы, во время которых весь сон поглотили черный кофе и уйма работы, в моем организме стало излишне много этой горьковатой дымной жидкости, вместо крови бежавшей по венам.
Выкинула пустой бумажный стаканчик в урну, желая как можно скорее вернуться в прогретую машину, и, приподняв рукав кожаной куртки, посмотрела на часы. Еще и шести нет.
Внезапно вдали, над домами, в воздух поднялась стая птиц, и их трескучий крик эхом разнесся по округе. Тишина раннего утра немноголюдного пригорода лишь усилила плаксивый и тревожный гвалт, отозвалась перепевкой эха среди домов, подняла порывом ветра листву с дороги.
На сердце заныло, а горло отчего-то стянул спазм: точно все сомнения ушедших дней повалились невыносимым грузом на плечи.
Такой долгий путь проделан, такой серьезный риск висит над головой острием меча; оступится излишне легко, непомерно опасно. Опаснее, чем когда бы то ни было.
Поежившись, двинулась к небольшому белому трейлеру, громко стуча каблуками по асфальту.
— Поехали, — с ходу бросила Эндрю; он кивнул и, оправив ворот ярко-оранжевой рубашки, завел мотор. — И сними ты уже эти чертовы солнцезащитные очки! Где ты видишь хотя бы какие-то признаки солнца?
— Там же, где и ты смысл и практичность всей этой поездки, — парировал мужчина, глянув в зеркало заднего, а я цокнула, смерив Эндрю снисходительным взглядом. — Знаешь, я не устану повторять, что мероприятие очень рискованное. Ладно, не буду заикаться про документы для таможенников, которые ты где-то вырыла, хвала Богини Матери, везде пронесло спокойно. Промолчу про печати на бумагах и подписи сама знаешь кого… Промолчу, что после последних наших публикаций нам бы вообще нигде лицами не светить, ладно! Мы всегда на такие мелочи, как сохранности жизни, глаза закрывали, да? — хмыкнул он, не скрывая сарказма. — Но ты действительно думаешь, что хоть какую-то значимую или полезную информацию мы найдем здесь? В рядовом малонаселенном городке Перешеечной области? Практически на всей территории Государства введен комендантский час, на Востоке объявлено чрезвычайное положение; и я не говорю о полностью перекрытых трассах, и уж тем более не упоминаю повсеместные анализы и дополнительные социальные ограничения. И я не вспоминаю ужесточения контроля и слежки, Штеф! И не заикаюсь и словом о полностью закрытых Северных землях!.. — нас немного тряхнуло, и трейлер выехал на главную дорогу. — Туда, где мы действительно могли что-то раздобыть, нас не пропустят, инда если сами Небеса возьмут на себя роль наших протекторов. А это просто один из многих приграничных городков. Причем в чертовой северной части Перешеечной области! Рядом с границами!