Михаил
— Жалко парня, красивый, богатый – и такая судьба, — я не должен был этого слышать. Моя сиделка разговаривала с массажистом и врачом. — Марина Павловна, он не встанет на ноги?
— Если только чудом, — ответила врач. Я после изматывающих процедур подъехал к двери кабинета и стал невольным свидетелем разговора. — Наша задача – постараться сотворить невозможное, вы же знаете, чей это сын?
— А если не будет результатов?
— Будем надеяться, что Тигиев к тому времени смирится с инвалидностью единственного сына, — звучит приговор. Все нутро горит. Злость, боль. Почему со мной?! Хочется орать, крушить все на свете! Я отъезжаю от кабинета.
Мне врали несколько месяцев. Кормили ложными надеждами и убеждали, что есть прогресс. Заставляли преодолевать боль…
Для чего?! Чтобы я остался инвалидом?
Все рухнуло в одночасье. Надежды… Вера… Жизнь. Земля разверзлась под ногами, и я провалился в черную бездонную пропасть. Нет спасения, мне оттуда не выбраться.
Я набираю сиделке, она профессиональная медсестра, говорю, что освободился. Голос звучит ровно, я не хочу показывать слабость, не хочу, чтобы меня жалели!
Водитель помогает мне сесть в машину, убирает кресло в багажник. Откидываю голову на подголовник и закрываю глаза.
— Как все прошло? — интересуется Анна – моя сиделка. Она сидит рядом, я чувствую, что смотрит на меня, но я не считаю нужным отвечать.
В ее обязанности входит не столько уход за мной, сколько работа по дому. Я научился справляться без посторонней помощи, благо имел сильные крепкие руки. Не зря же я отдал спорту столько лет.
Она переключается на водителя. Разговаривают негромко, обсуждают последние политические новости в стране, санкции, кризис…
— Ты сегодня молчаливый, — мы въезжаем в лифт. Поднимаемся на нужный этаж. — Болит что-то? — ее мнимое беспокойство растет.
— Подожди здесь, не раздевайся, — впервые я заговорил с тех пор, как выехал из кабинета физиотерапии.
— Купить что-то надо? — я уже въезжаю в двери своей комнаты, достаю из тумбочки деньги.
— Возьми, — возвращаюсь и протягиваю женщине.
— Зачем так много? — удивленно смотрит на меня.
— Здесь твоя зарплата и зарплата твоей сменщицы, забирай вещи, вы уволены.
— Миша?.. — к ее удивлению добавляется растерянность.
— До конца месяца счет в клинику оплачен, мне не звонить и не искать, больше я там не появлюсь.
— Что случилось?.. Миша?.. – теперь она выглядит напуганной.
— Дверь за собой захлопни, — чуть повышаю тон, голос звучит резко.
Михаил
— Это что за выходки? Ты почему уволил весь медперсонал? — вечером приходит отец. Даже не успел заехать домой переодеться. Одет по форме, генеральские звездочки на погонах, которые сейчас особенно бесят. Это из-за них мне правду не говорили, боялись его расстроить, чтобы лицензию у клиники не забрал, а врачей в тюрьму не пересажал. Характер у генерала Тигиева был железный и жесткий. С ним нельзя спорить, кто об этом не знает, сам себе враг. Мы не смогли ужиться под одной крышей, поэтому мне рано пришлось стать самостоятельным. Многие, в том числе и мама, говорят, что мы с ним похожи. Наверное, доля истины в этом есть.
— Я так решил. Не собираюсь зря тратить свои нервы и силы.
«И обогащать врачей, которые за мой счет наживаются», — добавляю про себя.
— Ты должен заниматься, чтобы скорее встать на ноги! — отец не понимает, в какой ад меня бросают его слова.
— Я давно вырос и привык нести ответственность за свою жизнь! — мы орем друг на друга. — Сказал, что ноги моей больше не будет в клинике, значит, так и будет. Смирись с тем, что твой сын инвалид!
— Ты что такое говоришь?!
— Если ты не закроешь эту тему, ты меня потеряешь, — он бледнеет на глазах. Какие бы отношения между нами ни были, смерти я отцу не желаю. Не хватало, чтобы у него случился сердечный приступ. — Я уеду туда, где вы не сможете меня достать, — добавляю я. — Не будем спорить, — отец хочет что-то сказать, но сдается. Хватает фуражку и покидает, не прощаясь, мою квартиру. Сегодня первый день, когда я не приглашаю к себе женщину на ночь. Благо, там все работает, как швейцарский механизм. Не дает сбоев. Но мне никого не хочется видеть. Одно дело, когда ты восстанавливаешься после аварии и скоро встанешь на ноги, другое — это когда ты инвалид.
Отец ушел, но сложа руки сидеть не стал. Он подключил друзей, которые приходили и сыпали соль на раны. А у меня мужества не хватило сказать, что я теперь не в команде. Мне никогда не сесть на байк, не выйти на ринг. Могу, правда, повисеть на мосту, но если свалюсь в воду, уже не выплыву. Да и жалкое зрелище представлять собой не хочу.
Месяц уговоров. Я перестал брать трубку и отвечать на звонки друзей. Перестал открывать им дверь, когда они приходили. Сдался окончательно. Хорошо, что бизнесом мог управлять, а приносимый доход позволял жить в достатке. Постоянную прислугу не принимал, не хотел видеть в их глазах жалость и слышать слова поддержки. Еду заказывал. Уборкой занималась клининговая компания, просил присылать разных уборщиц.
Стал нелюдимым… затворником.
Маша
— Кто-нибудь знает, что у него произошло? — спросил Шах друзей.
