Потолки, вроде, натяжные. Интересно, их моют или нет? Тут всё стерильное, наверное. Бок болит, но терпимо, дышать, правда, трудно. Что они там говорили про шансы? Блин, болит всё-таки. И шевелиться нет никакого желания. И трубки ещё какие-то из меня торчат. Интересно, говорить я с таким дыханием могу? Ой, ё! Вам когда-нибудь рёбра ломали? Ну вот, представьте, что сразу после этого толкнули в бок. Иттить! И это я всего лишь вдохнул чуть глубже. Почему-то представил сейчас ноутбук на груди. Он же ж меня раздавит нафиг. Не. С такими сумасшедшими нагрузками лучше повременить.
Когда, наконец, удалось зафиксировать глаза в положении «открыты», я поинтересовался у пространства: «То есть, мне по-прежнему нельзя ковырять в носу на людях?» Не могу сказать, что произнёс это бодрым голосом, но точно – вслух.
– Твою ж мать! – ответила дремавшая в кресле у изголовья моей кровати Ирина, одетая в светло-зелёный врачебный костюм с маской на лице, – тебе, гаду, вообще всё можно, кроме сейчас разговаривать, хотя кто ж тебе запретит-то. Э-эй! Кто-нибудь! Выборы отменяются, у этой страны всё ещё есть президент!
В палате мгновенно стало людно. Первым, отодвинув медсестру, вбежал заспанный Остапин, сразу за ним ещё человек пять в белых халатах.
– Максим Евгеньевич! – премьер-министр выглядел одновременно довольным и ошарашенным, – как Вам это удалось?!!! Нет! Молчите! Мы потом когда-нибудь об этом узнаем.
– Глинский уже гроб присмотрел, красивый такой. Натуральный полированный дуб, морё-оный… и бронзовые ручки, – добавила любимая женщина, я не помню у неё таких кругов под глазами, – чтоб ты понимал, тебя с полсуток две бригады резали. Человек десять, в общей сложности, а потом сюда привезли. Хорошо, что у тебя врачи знакомые есть, смогли в реанимации отдельную палату организовать. Твоя тушка тут уже пятый день прохлаждается, я хотела попросить температуру воздуха снизить, чтоб ты, гад, лучше сохранился, а теперь опять вот все эти котлеты и борщи. Молчи, сволочь! Про мои лучшие годы потом поговорим.
Вбежал запыхавшийся Егорыч:
– Максим Евгеньевич, чтоб Вы нам всем были здоровы! В стране порядок, о Вашем состоянии пока никому, кроме кому надо, неизвестно. Не напрягайтесь, всё под контролем. Уверен, спустим ситуацию на тормозах. По крайней мере, взгляд у Вас не умирающего. Так что от светлого настоящего нам не отвертеться. Фуххх… Чтоб Вас! Мне убивать президентов приходилось, а похороны организовывать – не моё. Не надо. Не сейчас, по крайней мере, и не Ваши.
– А теперь капельницу с глюкозой и баиньки. Сестра, прошу Вас, – распорядился Остапин, – кормить по-царски рано ещё, Ирина Викторовна, с борщами пока повременим.
– Ой, да какие там борщи! Он же ж теперь у Аслана с руки ест, на шпроты мои даже смотреть не хочет.
Подошла медсестра со шприцом, воткнула его в одну из трубок, и картинка пропала.
Как мне сказали, отсыпался я ещё два дня, после чего меня перевезли в палату с окном и влили в рот первую ложку какой-то жижи. Дышать было трудно, как после резкой стометровки, и ещё эта постоянная испарина на лбу, которую не отходившая от меня Ирина промакивала салфетками, всё время вспоминая мою маму. Родителей, кстати, удалось успокоить, предъявив им живое чадо. Приставленная Глинским к маме новая подружка-компаньонка, по совместительству – доктор медицинских наук, профессор и терапевт высшей категории, оправдывала размер своей персональной пенсии – мои старики выглядели гораздо лучше меня. А после того, как моё Счастье пообещало им внуков ещё в этом столетии, вообще угомонились.
Как только премьер-министр перестал затыкать рот президенту, я сразу сказал ему, что, наверное, как глава державы, должен гордиться тем, что меня спасли именно славские врачи, а не какие-нибудь заграничные.
– Во-первых, могли не довезти, во-вторых, после того, как стало ясно, что всё, что навертели наши предшественники с медреформой, отменено, в страну вернулись несколько настоящих, ещё старой школы, светил, не побоюсь этого слова, отечественной медицины. Кстати, один из них – Гольдман – руководил операцией. Кажется, люди в нас поверили, Максим Евгеньевич.
– Интересно, у Ларисы есть опыт работы с сединой? – ни к кому не обращаясь, осведомилась Ирина, – твоя выходка стоила мне половины причёски, чудо моё. Так вот, о чудесах, Аслан попросил своего нового родственника потревожить Аллаха по поводу твоего выздоровления, а дедушка быстренько связался с коллегами по цеху и в результате все конфессии вот прям за тебя-за тебя.
– Так, вроде ж в секрете это всё держат.
– А секрет никто и не нарушал. Это ты тут – президент, а Там, – она указала пальцем в потолок, – всего лишь раб Божий Максимка или кем ты там Аллаху или Яхве приходишься. Но когда целый муфтий просит митрополита упомянуть в молитвах Максима, ему грех отказать. Поэтому буддисты тоже впряглись. Митрополит патриарха побеспокоил, и как-то это всё так интересно совпало с твоим желанием ковыряться в носу…
– Нужно будет, когда мне ручку держать позволят, благодарственные письма разослать. Даже если Создатель не при делах, им будет приятно. А Матильда пусть продумает, как сделать так, чтобы весь мир узнал об уровне славской медицины. Всё равно не получится скрыть моё временное недомогание. И, поскольку операция была не через прямую кишку, можно из этого сделать достижение.
