Сжав в липкой ладони ордер на вселение, я пялился на общагу, которая должна была стать моим пристанищем на ближайшие годы. Казалось, серое пятиэтажное здание так же, как и я, изнывало от жары. Оно представляло собой идеальный параллелепипед, поражающий неподготовленного зрителя своей абсолютной симметрией. Общага равнодушно взирала на меня всеми своими окошками и выглядела так, будто, подавляя мучительный зевок, думала про себя: «Ну вот, еще одного черт принес на мою голову! Ходють тут всякие, смотрють. И что ходють? Что смотрють?»
Подавленный ленивым равнодушием своей будущей резиденции, я втянул голову в плечи, пробежал по ступеням и прошмыгнул внутрь.
Внутри было темно и крепко пахло мертвым голубем. Я искренне удивился, увидев огромную шумную толпу студентов. Они с нетерпением ждали, когда же придет их очередь пройти все бюрократические препоны по вселению за вычурной металлической решеткой, разделявшей холл.
Мы толпились в этом загоне за решеткой, а вахтерша, толстая нахмуренная бабуся с пронзительным ледяным взглядом, упиваясь сознанием собственной значимости, стояла у входа в общажный рай. Женя, или попросту бабушка Джон, как называли толпящиеся вахтершу, открывала проход для очередной партии счастливчиков, орала громовым голосом на тех, кто пытался просочиться вместе с ними, и болтала о чем-то со старожилами общаги, которые дефилировали по ту сторону решетки, презрительно посматривая на нас, новичков, толкущихся в холле.
Потом были многочисленные очереди, бумажки и жара.
Когда я, выпучив глаза и отдуваясь, поднимался, наконец, по лестнице на пятый этаж, таща под мышкой растрепанный и покрытый подозрительными пятнами матрас, то не испытывал уже никаких эмоций, кроме облегчения от того, что все уже позади. Из состояния ступора я вышел, увидев дверь с номером 542. Не то, чтобы она отличалась от других дверей – такая же деревянная, выкрашенная коричневой половой краской. Просто это была дверь моей комнаты. Я извлек из кармана старинный круглый ключ и, ощущая себя Буратино перед потайной дверцей в каморке старика Карло, со скрежетом провернул его в замке.
В комнате никого не было. Вся мебель состояла из трех железных кроватей, двух рядом стоящих шкафов, стола, тумбочек и пары экстремально расшатанных стульев.
Я бросил свой матрас на одну из кроватей и сел рядом. Сетка раздраженно запищала и низко прогнулась подо мной. Нет, я отнюдь не обладаю богатырским телосложением и не принимаю участия в чемпионатах мира по сумо. Это мой предшественник виноват. Это он делал что-то такое на этой кровати, отчего она в ужасе пищит и скрипит, стоит только к ней прикоснуться, а бедная, ни в чем не повинная сетка свисает почти до пола. Так пусть же нечистая совесть не даст ему спать спокойно, пусть сознание собственной вины омрачит всю его оставшуюся жизнь, ибо то, что он сделал с этой кроватью, чудовищно, и она останется вечным напоминанием его злодеяний.
Размышляя таким образом, я немного покачался вверх-вниз, обозревая свои апартаменты. Окно, начисто лишенное всякого подобия шторы, пол, изящно гармонирующий по цвету с дверью и посыпанный каким-то белым порошком, вероятно, отравой от тараканов. Кое-где в углах комнаты поблескивало битое стекло.
Я подивился этой неожиданной детали интерьера и с целью сбора первоначальной информации об аборигенах вышел в коридор. Аборигены были, по-видимому, ужасно заняты. Они стремительно перемещались в самых неожиданных направлениях, то и дело с видимым удовольствием хлопая дверями, и мыли руки, головы и лица в комнате с рядами умывальников по стенам. На кухне в блестящих тазах и чанах варились трусы и прочие изделия легкой промышленности. Вместо приправ в варево добавлялись стиральный порошок и отбеливатель. Потрясенный посещением туалета, я вернулся к себе. Там я застелил кровать и решил разложить по местам свои пожитки. С этой целью я открыл тумбочку. Внутри меня ожидал сюрприз. Среди пустых пакетиков из-под одноразового шампуня, тетрадных листов и обрывков газет лежала книжица в твердом переплете с надписью на боку: «ЕЖЕДНЕВНИК».
Я человек не очень любопытный, в чужие дела нос совать не люблю, но тут, думаю, любому стало бы интересно. Я отложил на кровать свои вещи, которые хотел распихать по недрам тумбочки, и взял ежедневник в руки. Потрепанная зеленоватая обложка со следами чьих-то яростных укусов скрывала исписанные листы.
На первой странице большими корявыми буквами было выведено: «ЗАПИСКИ НА ТУАЛЕТНОЙ БУМАГЕ».
Я удивленно хмыкнул при виде такого странного заглавия и перевернул страницу. Далее следовало нечто вроде эпиграфа:
«Вован, давай пожрем, а спать не будем, будем писать общажный дневник.
– У нас нет базиса. Нужно сдать бутылки и купить тетрадь».
Еще более озадаченный и удивленный, я перелистал ежедневник, более чем наполовину исписанный стремительным неразборчивым почерком. Оказалось, что многие страницы были неровно, явно в спешке, вырваны из него. Я понимающе покивал головой, ибо все становилось на свои места: хроническое отсутствие базиса вынуждало, по всей видимости, авторов сего шедевра использовать его листы по тому назначению, что было указано ими в заглавии. Я сочувствующе вздохнул: все мы, как говорится, люди, с кем не бывает, сел на кровать и продолжил читать. Дневник представлял собой набор небольших бессвязных записей о том, что происходило в общаге и за ее пределами, начиная с
