Записки из секретного блокнота
…когда, насмотревшись и наслушавшись плохого и хорошего о делах человеческих, не могут дольше хранить это в своём сердце, тогда и рождается желание поведать об этом потомкам.
Мурасаки Сикибу
Уж и не помню, когда мне попалась в руки эта рукопись, и, возможно, её ждала бы участь других бумаг, время от времени сжигаемых мною у нас в саду, окружающем наш деревенский дом. Но, перебирая листки, откладывая обреченные огню направо, а те, чей срок ещё не пришёл, налево, я обратил внимание на старую, потрёпанную папку. Таких теперь уже не делают. Развязав шнурки, я увидел исписанные листки бумаги, стал читать и увлёкся: коротенькие рассказы с забавными стишками своей наивностью, чистотой, ненавязчивым юмором, любовью к искусству стихосложения, как и образы героев, Владимира Ивановича и Виктории Геннадьевны, тронули меня, и я подумал, что эти записки вполне могут понравиться не только мне.
– Знаем, знаем! – воскликнет образованный книгочей. – Старо, избитый приём, им пользовался ещё Пушкин («Повести Белкина»), Лермонтов («Журнал Печорина»), а ещё… ну, и так далее… в общем, старо!
Ну что ж, скажу я, пусть так. Но, ей-богу, так все и было!
Поначалу я подумал, а не одна ли это из утраченных папок Милыча, таинственно погибшего литератора, о котором я однажды уже писал. Но от произведений Милыча не осталось почти ни строчки, не с чем сравнивать. Словом, проблема авторства пока остаётся открытой.
Несколько слов о самой рукописи. Каждый эпизод её записан аккуратным и твёрдым почерком на отдельном листке бумаги без единой помарки. Видимо, у меня в руках оказался чистовой вариант. Формально текст для русской литературы не вполне обычный, хотя совмещение в одном произведении прозы и стихов – вещь не новая (Саша Соколов, например), но редкая. Кроме того, здесь явно проступает влияние дальневосточной традиции, а именно моногатари[1], где прозаическая и стихотворная части существуют нераздельно, дополняя друг друга.
Для начала я, на всякий случай, пронумеровал листочки в том порядке, в каком они лежали в папке. После стал перекладывать, менять их местами, пытаясь нащупать возможную последовательность, временную или логическую, но ничего путного не добился. И тогда решил оставить порядок эпизодов, как было в самом начале.
Мне пришло также в голову, что неплохо было бы, лишний раз подчеркнув связь с традицией моногатари, украсить эти истории хотя бы несколькими иллюстрациями. Что ж, возможно, издатель оценит эту счастливую мысль.
Название для книжки придумал петербургский художник Вальран, один из первых её читателей. А я лишь подыскал более или менее подходящий для неё эпиграф.
Владимир Кучерявкин
* * *
Не было вечера, чтобы Владимир Иванович с Викторией Геннадьевной не садились пить чай. Чай они пьют с сухарями, с плюшками, с конфетами «коровка», а иногда даже и с шоколадкой. А перед чаем Виктория Геннадьевна имеет обыкновение проявлять к Владимиру Ивановичу недвусмысленные знаки внимания.
– Владимир Иванович, мы будем пить чай? – обыкновенно спрашивает Виктория Геннадьевна Владимира Ивановича часов в десять вечера, всласть напереводившись книги про вампиров.
– А как же! – бодро отвечает Владимир Иванович.
И тогда Виктория Геннадьевна принимается Владимира Ивановича разнообразно и со вкусом дубасить: то пинка ему даст, то в лоб выпишет, то подзатыльник отвесит. Надаёт, навыписывает, наотвешивает досыта – и садятся они за стол. Порой пьют чай даже с вареньем, которое долгими летними вечерами Виктория Геннадьевна варит сама. Однако вот чай с селёдкой Виктория Геннадьевна позволяет Владимиру Ивановичу пить только в особых случаях.
Как твёрдая рука твоя летит ко лбу,
И сладострастной болью ублажает,
Или седалище мне трепетное треплешь
Игривой ножкой – из лопаток лезут крылья!
И отдыхаю поэтической душой
И ночь грядущую благословляю!
Вот что однажды записал Владимир Иванович в свой секретный блокнот для потомков, не в силах более сдерживать нахлынувших чувств.
* * *
Однажды Виктория Геннадьевна, женщина, в общем-то, строгая, увидела лежащее на полу в комнате полотенце.
– Поднимите немедленно! – повелела она Владимиру Ивановичу, который как раз в это время рассеянно переводил книгу про вампиров.
Владимир Иванович молча покинул рабочее кресло и, не говоря ни слова, поднял его. А попробовал бы он возроптать…
Не для призов или наград
Я вам повиноваться рад… —
в рифму подумал Владимир Иванович, но записывать в секретный блокнот двустишие не стал: потомки обойдутся, вот что подумал он.
* * *
Как-то вечером Владимир Иванович проголодался и отправился на кухню варить макароны. Но одних макарон ему показалось мало, и он решил приготовить к ним подливку с пассерованным луком. А пассеруя лук, подумал, что неплохо было бы добавить туда и сосисок: баварских с сыром.
А тут и Виктория Геннадьевна вернулась от учеников; увидев, чем там Владимир Иванович на кухне занимается, потребовала и себе порцию макарон и даже две сосиски. Всего в холодильнике было три, так что Владимиру Ивановичу досталась как раз третья. Владимир Иванович закончил готовку, и они с Викторией Геннадьевной сели за стол. Через пять минут всё было кончено.
