Это произведение мне прислали по электронной почте. Несколько лет я не открывал его. Сейчас не повезет кому-то еще…
Ф. Самарин.
***
Внимание, имярек!
Рукопись эта замечательна тем, что настолько разрозненна и бессмысленна, что читать ее можно с любого места, если тебе совершенно нечего делать.
Обнаружив, признаюсь, изумительное это сочинение среди бумаг, оставшихся мне по наследству от руководителя моего, предлагаю его вам в том самом виде, в каком и нашел.
Руководитель мой, имя которого вам ничего не говорит, а стало быть, и знать вам его не обязательно, по всей видимости, принимался придать какое-нибудь внятное, человеческое обличье этой бессмыслице, написанной рукою некоего спятившего бухгалтера А. Михеева. Причем, попыток было несколько, что заметно по некоторым пометкам в тексте. Да так дела он до конца и не довел, царствие ему небесное.
Справедливо полагая, что кое-какие проблески мысли, равно как аллегории, аллюзии, аналогии и озарения, прошедшие сквозь воспаленный разум Михеева, все ж таки будут не лишними для грядущих поколений, советую, однако, читать сочинение это в расслабленном состоянии духа. Следует впасть в упоительную потерянность, которая приключается, обыкновенно, после обеда, особенно, в январе и в жарко натопленной квартире. Так вы естественным образом окунете себя в зыбкость, ибо она одна в состоянии передать всю полноту счастливой обыденности и обыденного счастья, к которому стремился и которого нечаянно достиг бухгалтер Михеев. Уши его, замечу, прямо-таки торчат из-за спины выдуманного им неказистого лирического героя Распопа.
Вместе с тем, предостерегаю.
Хоть и стоит под всем нижеизложенным подпись Михеева, но истинным автором полагаю самого П.А., легендарного, превзошедшего и так далее руководителя, которому лично я в свое время указал, что слово «мастодонт» надобно писать обязательно после слова «политический». Поскольку мастодонт есть древнее ископаемое млекопитающее (с хоботом).
Кроме того, несколько раз я сам лично присутствовал при том, как П.А. развивал идеи, бравурностью своею изумительные.
Е. А. Жило,
действительный советник 1 класса, литератор, специалист, бард, ветеран, орденоносец и директор клуба.
1.
– Видишь ли, Зина…
Павел Аркадьевич взглянул на цыпленка так, словно собрался сделать ему замечание.
– Она ему, Зиночка: вот голубь, говорит, который именно с театрального карниза нагадил, видишь ли, в общем-то, собственно… э-э-э… обосрал, дословно, мой каракуль. Не откуда-нибудь! А именно с этого карниза… который со львами… Боже мой, а? и еще карасика какого-то зачем-то нехорошим словом обозвала… или комарика… Но почему так рано? И почему именно она, вот в этом своем во всем, она-то?! Ну, думал, какой-нибудь человек, знаешь, такой… В пальто, такой, знаешь, при галстуке… А потом просто прямым текстом: чтоб он, говорит, сгорел. А? Значит, что: значит, вот просто революция, а? А?
Павел Аркадьевич пошевелил бровями.
– Боже мой… Я, – это она, значит ему, – зачем, говорит, я туда с тобой пошла? Ну, а Распопов ей, мол, общество, премьера, Ланцовы будут…
– А сколько каракулю лет?
– Каких лет?! Куда лет? Я тебе про… А она мне: «лет»! Хотя… А черт его… И тут, понимаешь, он ей про снегиря с этого, с шедевра-то, как его, ну, где там два мужика в пиджаках и баба голая на траве….
– Это я не знаю, насчет баб твоих. Это тебе виднее.
– Мне по должности много чего виднее. А с другой стороны, вот не знаю я про этого снегиря…
– А, с другой стороны, теперь и у нее, шалавы, каракуля нет.
– Н-да. Все, как бы, того… Голубь, снегирь… Главное: вот, чтоб, говорит, сгорело. Сгорело бы, говорит. Ну-с, это еще надо как-то…
Павел Аркадьевич пошевелил пальцами и отломил цыплячью лапку…
Ланцовы, ему докладывали, да он и сам неоднократно, так сказать… в общем, всегда ругаются публично. И непонятно. Однажды очень часто употребляли и ссылались на какой-то «эвфемизм».
Эвфемизм, а дверь на даче всегда настежь, ароматы (жареная картошка с луком), Ланцов в пижаме и мохнатых тапках, с папиросой, над лысиной парус вздыбленного седого волоса…
Художники… А как без них? Ланцов: народный артист Грузинской ССР, орден болгарский, два раза по две недели в Переделкино, Шеварднадзе ему шапочку сванскую лично подарил… табличку гранитную на доме сам Павел Аркадьевич в прошлом году торжественно открывал. Оркестр из цирка, «Сулико», потом хор мальчиков и судак заливной в Судачьем же Затоне… Ланцов в прежней жизни был китобоем, талант природный, она мастерит зайцев и снегурочек на кукольной фабрике.
Тамбовцевы. У них с Тамбовцевыми искрит часто. Тамбовцев, надо понимать, из крановщиков, хотя и не то, чтоб олигарх, а что делать. Сами откуда-то с севера. Бледные, слова не вытянешь, и рыбу жарят аккуратно через день: из грязи в князи; дверь, напротив, на замке, забор каменный, ворота как в соборе: и не звонить, а стучать специальной колотушкою по медному лещу, который прежде висел на кукольном театре.
– Вот зачем, Зин, зачем, скажи ты мне… К бабке, что ли, она к какой-то в деревню ездит… Еще, говорят, колдун какой-то мордовский тут водится… И вот зачем, сейчас… вот ведь тоже не спроста на первой полосе пишут: испанский художник …как его… Хоакин этот… Сороллья. Хочет он этого Сороллью сюда, к нам. Выставку. А Сороллью на хлеб не намажешь!
