Александр Александрович Зиновьев родился в 1922 г. в многодетной крестьянской семье в глухой российской деревушке Пахтино Костромской области. Окончив начальную сельскую школу, он вместе с отцом перебрался в Москву, где в 1939 г., завершив среднее образование, поступил в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ). Но проучился он там не долго: вскоре его исключили из института без права поступления в другие вузы страны за выступления против Сталина, а затем и арестовали. В камере на Лубянке вчерашний школьник и студент, взбунтовавшийся против окружавшей его несправедливости, принял решение – если останется жив – провести собственный эксперимент по построению суверенного государства из одного человека (что много лет спустя вылилось в чеканную формулу: «Я сам себе государство») и поклялся не строить иллюзий об окружающем мире, стать настоящим, бесстрашным исследователем законов социальной организации или, выражаясь его собственными словами, «машиной для понимания реальности».
Почти чудом Зиновьеву удалось бежать из заключения. Около года скрывался он от органов НКВД, и неизвестно чем кончилось бы дело, если бы в 1940 г. он – фактически добровольно – не ушел служить в армию. Великую Отечественную войну Зиновьев прошел от первого до последнего дня. В 1941 г. его часть попала в окружение, но некоторым бойцам и командирам, в том числе Зиновьеву, удалось вырваться из него. С начала войны он служил в кавалерии, затем – недолго – в танковых войсках, а в 1942 г. он как человек, имеющий среднее образование, был направлен в штурмовую авиацию. Пожалуй, ни в каких других частях потери не были такими большими, как здесь. Но, перефразируя слова поэта, судьба Зиновьева хранила. Войну он закончил в Берлине.
В 1946 г. Зиновьев поступил на философский факультет Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова. После его окончания он успешно сдал экзамены в аспирантуру факультета. Уже на студенческой скамье, а особенно в аспирантуре проявилось такое его качество, как следование известному принципу Декарта: «Подвергай все сомнению». Какую бы сферу действительности ни делал Зиновьев предметом своих исследований, он ничего не принимал на веру. Критический анализ он распространял на способы постижения мира, освященные тысячелетиями. В том числе на философию.
По словам Герберта Маркузе, авторитетного знатока учения Гегеля и Маркса, даже ранние сочинения Маркса не являются, в сущности, философскими. В них содержится отрицание философии, хотя и выраженное философским языком. То же самое – с известными оговорками – можно сказать и о Зиновьеве. Даже ранние сочинения Александра Зиновьева не являются философскими (с ортодоксально-марксистской точки зрения, причем следует напомнить читателю, что почти до самой середины 1950-х гг. самым ортодоксальным марксизмом считался сталинизм). В них содержится отрицание марксистско-ленинской философии, критический взгляд на работы современных философов, включая преподавателей философского факультета МГУ.
Но еще более глубокими и острыми, порой язвительными, были его устные критические эскапады, звучавшие во время перерывов между лекциями и семинарами, после них, во время разного рода, как теперь говорят, тусовок. Этот первый изустный, сократический период творчества Александра Зиновьева его сокурсник Карл Кантор назвал «философским сатириконом». Зиновьев был неистощим на шутки, выпады по адресу философии диалектического и исторического материализма, его творцов, продолжателей и охранителей. Послушать его импровизированные коридорные мини-лекции сбегались студенты и аспиранты всех курсов, а иногда и преподаватели.
Зиновьев мало что мог почерпнуть у профессоров и преподавателей философского факультета. Еще до войны он успел изучить Канта, критически освоить диалектику Гегеля и Маркса. В итоге он, как и Маркс, поставил целью создание подлинной научной социальной теории, однако, при этом не отбросил целиком философию, а трансформировал ее в оригинальную социальную философию[1].
Другой поворотный пункт в его интеллектуальной эволюции – разрыв с метафизикой, которая на протяжении веков считалась сердцевиной философии. В центр его научного творчества встала логика в самых различных ее ипостасях: традиционная, диалектическая, математическая, включая многозначную логику[2]. Проблемы логики и методологии науки захватили его – он всегда целиком и со страстью отдавался делу, которое считал на данный момент принципиально важным. К моменту выхода «Зияющих высот» стаж его профессиональной работы в логике составлял почти четверть века.
При всей увлеченности логикой она не была для Зиновьева самоцелью. Вспоминая этот период, Зиновьев говорил, что занялся логикой, поскольку, погрузившись в изучение советского общества, социальной организации человеческого бытия в целом, пришел к выводу, что современная наука не располагает надежными познавательными инструментами социальных исследований. Вот почему создание научной социальной теории должно было, по мнению Зиновьева, начаться с создания логики и методологии социального познания, отвечающей критериям научности.
