Миссис Томпсон уже полчаса перебирала отрезы разнообразных тканей и никак не могла выбрать материал для платья.
В данный момент в ее руках шуршала органза, и я мучительно пыталась сообразить, как бы намекнуть почтенной матроне, что этот материал скорее подходит для юных девушек. Особенно если хочешь сшить из него пышную юбку.
– Элла, как твои родители? – живо интересовалась поздняя клиентка. – И сама, оправилась ли после смерти бабушки?
Я вдвое сложила отрез мягкой шерсти, который предлагала миссис Томпсон до этого, и ответила:
– Мама с папой в порядке, спасибо за беспокойство. За год они почти пришли в себя. А я… меня очень выручило это занятие. – Я нежно провела ладонью по столу, столь же древнему, сколь и само здание, в котором располагалась мое ателье. – Работа лучшее лекарство от горя.
– И не говори, девонька, и не говори, – покивала седой головой старушка, которая приходила скорее для того, чтобы пообщаться, чем что-то купить. – А у нас на ферме что-то сплошные неприятности в последнее время, даже не знаю, что делать. Жаль дети подались в Дублин, так что одна одинешенька я.
Тут миссис Томпсон несколько лукавила, так как «бросившие» ее дети обеспечивали матери постоянную поддержку наемных работников. Так что было кому и коров доить и урожай собирать. Недавно даже новый трактор купили.
Но старушке очень не хватало общения.
– Да то молоко скиснет, хотя доили вечером, то зерно для посевной по амбару рассыпано. И чует сердце мое – что-то тут нечисто! Хотя работнички и говорят, что просто мешок упал верхний, да коты потом поигрались.
Я пожала плечами и сказала:
– Мне ли вас учить? Поставьте блюдечко с подношением для брауни. Мало ли, домовой дух шалит – на них это похоже.
Кому угодно другому я бы такое говорить не стала. Но старушка в дивный народец верила, а потому почему не поделиться своими соображениями?
– Да пробовала! – Миссис Томпсон всплеснула руками, и возмущенно уставилась на меня поблекшими глазами. В юности они наверняка напоминали своим цветом зеленые холмы нашей Ирландии, но с годами выцвели до оттенка пыльного бутылочного стекла.
– И ничего? Тогда можно попробовать не по-хорошему, а по-плохому. – Я покопалась в голове и, нахмурившись, перечислила: – Вроде как полынь хорошо работает, да ягоды рябины. Но лучше еще раз подношение оставить, вдруг это все же именно домовик-брауни и его рабочие по незнанию разозлили?
– Да, деточка, наверное, так и сделаю, – покивала старушка. Тронула морщинистыми пальцами плотный темно-синий лен. – Вот из этого станем шить. А по поводу мелких пакостников… Элла, ты бы знала, как отрадно с тобой о них поговорить. Нынешняя молодежь совсем не верит в фейри, потешаются надо мной… Потому даже если ты просто поддерживаешь диалог и не хочешь разубеждать старуху в ее иллюзиях – спасибо!
Я в ответ заверила, что всегда рада поболтать, и точно не считаю, что над историей нашей земли нужно смеяться.
А сама украдкой вздохнула и покосилась на темнеющее окно, в котором отражался освещенный огнями главный зал моего ателье.
Я бы и рада не верить в фейри. Да не получается.
До закрытия оставалось немного времени, потому я быстро сняла мерки, стараясь при этом не заострять внимания на зеркалах и стеклах. А точнее – на том, что в них отражалось.
Закончив замеры, я пообещала миссис Томпсон, что ее наряд на майский праздник обязательно будет готов к сроку, и я даже завезу ей его лично.
За клиенткой хлопнула дверь, отозвавшись едва слышным звоном колокольчиков, а после с улицы донеслось громкое урчание мотора старого форда. Старушка категорически отказывалась менять автомобиль на что-то более современное.
И я осталась наедине с собой.
Стараясь как можно скорее завершить все дела, я мечтала наконец-то подняться на второй этаж доставшегося от бабули домика. Там я уже давно занавесила все отражающие поверхности, а вот в самом ателье это было сложно сделать по техническим причинам.
В ушах зазвенело, и, словно сквозь туман, донесся мягкий мужской смех. Я потрясла головой и прерывисто выдохнула.
С начала весны зеркала стали вести себя странно. Даже проходя мимо магазинной витрины, я порой ловила краем глаза странную рябь, в которой вспыхивали бледно-синие огоньки. И оттуда доносился мужской голос, едва слышный, но отчетливый. Он шептал мое имя, словно бархатом касаясь ушей.
А уж когда я оставалась с зеркалом наедине… С любым зеркалом! В ванной, в коридоре, над туалетным столиком, с крошечным кругляшком на декоративной подставке, что стоял на моем столе…
Тогда обладателя бархатного голоса можно было увидеть. А шепот с наступлением сумерек становился все громче и громче.
– Элла, я жду тебя…
Ну вот, снова!
И если еще неделю назад я пыталась себя убедить, что слышать фейри в двадцать первом веке – моветон, то теперь мне лишь хотелось, чтобы все это закончилось.
Притом полынь никоим образом не помогала. Даже напротив, мои усилия, судя по всему, забавляли того, кто звал… во всяком случае, когда я раскладывала сушеные ветки вокруг кровати, он от души веселился.
Я скользнула пальцами по рукавам и, щелкнув по рунической вышивке на манжетах, досадливо поморщилась. Обережные руны против волшебного народа тоже не действовали. То ли вышила я их неправильно, то ли тот, кто манит меня в холмы, оказался сильнее.
