Черная точка в середине белого листа, уходящего снегами из-под ног в самый горизонт и возвращающегося молочно-белыми облаками над головой. Точка, заставляющая ждать продолжения, ибо с точки начинаются все линии, вплетающие в узор истории зашифрованный смысл причин. Ею же и заканчиваются, возвращаясь следствием на излете.
Черная точка на заснеженном поле постепенно увеличивалась, и вскоре в ней можно было распознать человека, ведущего за собой лошадь с поклажей. Человек размеренным шагом покрывал расстояние экономя движения и силы. Лошадь плелась следом, понурив голову, и нетерпеливо подталкивала человека храпом в спину, чуя скорый отдых.
Я стоял у плетня, смотрел на приближающегося путника и думал о том, что вьюга, заставившая умирать от скуки в этом дальнем селе, ночью утихла, и пора бы завтра с зарей отправляться в путь. Может быть, этот человек станет моим попутчиком в дороге, ибо вдвоем дорога короче и, чего греха таить, безопаснее.
– Идет! Идет! Приехал! – завопили пацаны, и тетка, у которой я нашел ночлег и стол, суетливо куда-то засобиралась.
– Слава Богу, успел, услышал мои молитвы, – кудахтала она, складывая в узел пучки сушеной травы, застиранную ветошь и глиняную посуду.
Через минуту человек зашел в избу, поздоровался, перекрестился на образ и спросил, где больной. Это был старик, высокий и худой. Еле заметная хромота подчеркивала прямую спину и сильные плечи, знающие труд руки, не стеснялись набухших вен, но не были тронуты старческими хворями. Высокий лоб и упрямый подбородок говорили о непреклонной воле, а взгляд смиренно признавал власть ума над сердцем и духа над умом. В складках рубища прятался просто вырезанный, деревянный крест на суровой нитке.
Тетка закудахтала пуще прежнего и повела его из избы. Когда они ушли, младший сын тетки, чумазый сорванец, поведал мне, что старик бывший вельможа, а ныне – священник и лекарь. Он ходит по дальним селам, принимает роды, крестит, лечит и отпевает, советует, когда сеять и жать, как мельницу на реке поставить, учит грамоте детей, а самое главное – сказывает сказки. Да плату за науку и помощь не берет и вообще считается святым старцем, хотя называть себя так запрещает. Словно свидетельствуя, что чумазый не врет, в избу потихоньку начал собираться народ всех возрастов и статусов. Кто с пирожком, кто с дровами, а кто и с пустыми руками, но радостный, что себя, пьяного, донес.
Спустя час старик вернулся, отдавая тетке последние указания по уходу, свалил у стены поклажу, сверху положил ружье. Пока тетка собирала на стол, грелся у печки и слушал всех – кому совет давал, кому рецепт, а с пьяным и рюмку пропустил, перекрестившись.
В свою очередь я представился и спросил, что заставило человека из другого общества вести такой образ жизни. Старик, не мудрствуя, с простым достоинством ответил.
– Не знаю я никакого другого общества, нет его, все мы, человеки – одно общество. Если храм косой – ровняй фундамент. Простой люд и есть фундамент, а все, кто тянется к кресту, стоят у него на плечах, а кто и на голову залезть норовит.
Чумазый легким котом спрыгнул с печи и дергая мать за юбку что-то тихо спросил на ухо, переминаясь с ноги на ногу.
– Иди сам и узнай, – отмахнулась тетка полотенцем. Робко двигаясь, он подошел к столу елозя пальцем в носу.
– Старче, а говорят, что ты со зверями и птицами говорить могешь?
– Иногда могу.
– Зачем тебе тогда ружье, коли ты с волками могешь договориться?
– Волки, они же, как люди: есть умные, а есть, кто только ружья и понимает. Говорить не значит договориться.
Старик отвечал спокойно, не отмахиваясь от детского любопытства:
– Понимаешь, о чем я?
Чумазый кивнул.
– Я тоже хочу научиться говорить с волками.
– Будет надобность, научишься, ежели в носу не будешь ковырять.
Чумазый вынул из носа палец и, осмелев, забрался на лавку напротив старика:
– А сказку сказывать будешь?
– Буду, поем только.
Позже, утолив голод и задымив трубкой, старик обвел взглядом собравшихся и начал свой рассказ.
Давным-давно два верных товарища, прошедшие много битв и набегов вместе и не раз спасавшие друг другу жизнь, решили породниться и поженили своих детей. И впредь завещали они потомкам женить достойных, дабы, преумножали они славу и богатство родов своих. И так продолжалось много веков, словно над этими семьями незримо парил ангел любви и согласия. За соблюдением завещания следил в каждом поколении Уважаемый Мудрец.
Но видимо ангел получил другое задание от бога, или отвлекся, или же просто устал, и выяснилось, что очередной жених детей зачать не может. Сколько ни подкладывали ему мамки дворовых девок, ни одна не понесла от него, и по правилам завещания ему отказывалось. Бедный юноша, всем сердцем любивший свою невесту, впал в великое горе.
Тем временем, опекунша невесты и по совместительству Уважаемый Мудрец получила доклад, что генеалогические древа обоих родов прочесаны вдоль и поперек, и остался один-единственный вариант – некто Радмир. Отец его был убит на войне вскоре после его рождения, а через год костлявая прибрала и мать – татарскую принцессу захиревшего степного клана. Воспитывался сирота слугой, дальним родственником со стороны матери. Последние три года участвовал в южных войнах Ее Величества, но по ранению демобилизован. За время службы разорился по причине воровства управляющего, который неизвестно куда исчез. За долги челядь, кого поймали – распродали, а непойманные спалили деревню и ушли в леса разбоить. Мужеским здоровьем достаточен, чему подтверждением наличие бастардов. В данное время Радмир как раз возвращается с войны, но о том, что разорен, скорее всего, не знает.
