Январь 1917 г., Рязанская губерния, Российская империя
Что явилось причиной пожара – никто потом точно сказать не мог. Просто вдруг среди глубокой январской ночи имение графа Алексея Волговского вспыхнуло, как огромный костер. Зарево было видно далеко по округе. В окрестных деревнях стало светло почти как днем. Крестьяне, завидев из окон, что небо над ними посветлело и приобрело зловещий багровый оттенок, повыскакивали из хат кто в чем был, толпились на снегу, переговаривались. Но направиться в сторону полыхающей усадьбы мало кто решался. Все-таки леса кругом, морозы стоят страшные, волки от голода совсем обнаглели. Поняли только, что барский дом горит. А что там случилось – бог его знает.
Люди потом долго шептались, будто пожар – дело рук нечистой силы. То ли ведьма какая графский род прокляла, то ли колдун. Да мало ли, что народ наплести может.
В том пожаре много дворовых погибло. Кто задохнулся, кого завалило балками рухнувшей крыши. Сам граф остался невредим. А вот его малолетняя дочь Ксения исчезла. Ни среди мертвых ее не нашли, ни среди живых. А еще болтали, будто бы очень ценная награда у барина была, самим императором врученная. И она тоже как в воду канула.
После всего случившегося жальче всего было пропавшую девочку и белого жеребца, заживо сгоревшего на конюшне. Конь метался, бился в огненном аду, а потом застрял передними копытами в стене и так и погиб.
Варвара, нянька маленькой Ксении, клялась и божилась, что лично девочку из огня вынесла. А куда потом дитя делось – знать не знает. Будто сквозь землю малышка провалилась. Хотя куда может деться ребенок пяти лет от роду сам по себе?
Говорят, что усадьбу на самом деле спалили революционеры, хотя революция-то грянула больше, чем через месяц[1]. Как бы там ни было, а никто в том злодеянии так и не признался. Граф сначала в другое имение перебрался – на север. Женился, сын у него родился. А через год, как полыхнула гражданская война, так и вовсе за границу с семьей подался.
Потом большевики в поместье Волговских сделали клуб, а чуть позже – поселковый совет. Но местные старожилы из тех, что помнили графа, не переставали сокрушаться, да молодежи рассказывать, каким он был добрым и щедрым барином. А дочку его считали с тех пор погибшей. Распустили слух, будто дух девочки саму усадьбу и окрестные села оберегает. Между собой вспоминая Ксению, величали ее «маленькой хозяйкой» или «юной госпожой». Никто и не догадывался, что жива тогда осталась Ксюша и невредима…
2020 г.
Торт этот был поистине невероятным. И дело вовсе не в его исполинских размерах. Таких огромных тортов Мила в своей жизни видела предостаточно, начиная с двадцати пяти килограммового кремового гиганта на ее первой свадьбе. Куда больше поражал его черный цвет. Да, торт был именно черный, и еще сверкал совершенно гладкой, почти зеркальной поверхностью, в которой, если приглядеться, наверняка можно было увидеть собственное отражение. Это похлеще до блеска натертой плитки в ванной ее свекрови!
Одну половину торта словно бы укрывал отрез ярко алой ткани, при взгляде на который вспоминалась цитата из «Мастера и Маргариты» о прокураторе Иудеи и его белом плаще с кровавым подбоем[2]. Кроме того, этот кондитерский шедевр украшали белые лилии, не отличимые от живых цветов, а также крупные перламутровые бусины, походившие на жемчуг. А нижнюю часть каждого из трех ярусов оплетал серебристый узор в виде тончайшего изысканного кружева. По мнению журналистки, употреблять в пищу такое произведение искусства было сравнимо с вандализмом.
– Меланья Романовна Литвинова, если не ошибаюсь? – раздался за спиной Милы приятный мужской голос. Кажется, баритон.
Она оглянулась и увидела очень смазливого, молодого, щегольски одетого мужчину. До этого момента журналистка несколько иначе представляла себе кондитеров. Уж точно не такими мускулистыми и зеленоглазыми…
Молодая женщина кивнула, подтверждая, что это именно она и есть, и мужчина продолжил:
– Свое творение я посвятил кардиналу Мазарини[3]. Помните? Из трилогии о мушкетерах.
– Помню, конечно, – отозвалась журналистка. – А почему не в честь Ришелье[4]? Ведь, если не ошибаюсь, именно этого кардинала считают гением политики.
– Мне больше по душе Джулио Мазарини, – обаятельно улыбнулся француз. – Да и торт посвящен не столько самому кардиналу, сколько заговору аристократии против него, получившему название «Заговор Высокомерных»[5]. Он был возглавлен маркизом де Шатонефом, герцогом де Бофором и другими. Заговор поддержала и сама герцогиня де Шеврез[6]. Гм… великая шлюха и интриганка. Ну, вы, наверное, знаете историю.
Мила была слегка ошарашена такими рассуждениями. И его раскованностью. А еще ее немного удивило полное отсутствие акцента у француза.
– Но главная ценность этого торта вовсе не в его внешнем оформлении, а во внутреннем содержании, – заметил Оливье де Шарлеруа, обходя громадное кондитерское изделие по кругу.
Мастер, не скрывая удовольствия, любовался своим творением.
– И чем же уникальна начинка? – полюбопытствовала журналистка.
– А вот этого я вам сказать не могу! Пока. Не хочу так сразу раскрывать главную интригу. И вы, что же, не будете мне задавать обычных вопросов о детстве, о том, почему выбрал такую профессию, сколько тортов создал за всю жизнь и тому подобное?
