С первых минут в Петербурге меня стал преследовать Достоевский. Сев в такси в Пулково, я увидел рядом на сиденье потрёпанный томик «Белых ночей», на обложке которого неясно расплывалась какая-то томно-туманная, подёрнутая дымкой картина. Можно было только гадать, читал ли эту книгу сам таксист (его звали Парахат), или же её оставил кто-то из его забывчивых пассажиров, но меня, помимо надвигавшегося за окном города, отвлекало другое. С закладки, уместившейся где-то посередине между страницами, задумчиво смотрел в сторону автор повести, словно сошедший в салон с картины Перова. Пока наша машина неспешно приближалась к гостинице под робко крапавшим дождём, меня не покидало странное чувство, будто мы с Достоевским едем куда-то вместе. В конце поездки водитель, очевидно, поймав в зеркале мой интерес к лежавшей книге, сказал мне:
– Брат, возьми, если ещё не читал. Хорошая вещь.
«Хороши таксисты в культурной столице», – подумал я, но отказался, и Парахат покатил «Белые ночи» дальше по городу.
Впереди было ещё почти полдня, и, преодолев соблазн прилечь после дороги, я буквально вытащил себя на улицу. Слишком уж давно я не был в Петербурге, чтобы терять напрасно время. Небо стало проясняться, и слезливый дождь сменился игривым солнечным подмигиванием. Городская атмосфера разбухла душным маревом, погрузила в свои липкие объятия, одурманила потяжелевшую голову.
Выйдя из отеля, я свернул с шумного Лиговского в первый же переулок и без всяких планов и намерений пошёл здороваться с городом. Раньше мне доводилось бывать здесь всего дважды, но оба раза знакомство оказалось слишком коротким, чтобы вынести из него что-то определённое. Как часто бывает, образ легендарной точки на карте складывался, по большей части, из прочитанных книг, известных судеб и чьих-то обрывочных воспоминаний. Всё это причудливо наслаивалось и волновало, но оставалось, по сути, чужим и наносным, и мне хотелось заново открыть для себя Петербург, многое в нём продумать и пережить и, в каком-то смысле, сделать его своим союзником.
Дойдя до первого перекрёстка, я бросил взгляд на адресную табличку и заметил, что шагаю по Кузнечному переулку. Впереди виднелись торговые ряды, и не было сомнений, что дорога шла прямиком к большому рынку. Приостановившись, я огляделся, куда бы можно было свернуть, чтобы обогнуть это городское торжище, и наткнулся глазами на угловые ступеньки, спускавшиеся к добротным деревянным дверям. На аккуратной входной вывеске было написано: «Музей Ф.М. Достоевского».
В этот момент мой карман зазвенел, и я внезапно вспомнил, что забыл сообщить Веронике о своём приезде. Я посмотрел на экран – да, это была она.
– Ну как, уже устроился? – освежающе зажурчал её чудный голос. – У тебя там что-то шумно, ты гуляешь?
Я отвечал, почти не задумываясь о том, что говорю, а больше – слушал и наслаждался, ловил каждый звук и впитывал ту радость, которую она так легко и щедро дарила.
– А ты где сейчас? На Невский пошёл, как все туристы?
– Вероника, ты не поверишь, но я ещё даже не представляю, где он находится. Я в Кузнечном переулке, у музея Достоевского. Кроме отеля, это пока единственный адрес, который я знаю в Питере.
– Ну ты даёшь! Не знаешь, где Невский, но уже успел пробраться к нашему Эф Эм. А я, кстати, по вечерам читаю «Вечного мужа» – прекрасная, забавная книжка. Даже как будто не совсем похожа на Достоевского.
– Да? Не знаю, может, и так. А на Невский я ещё сегодня зайду, обещаю.
– Там совсем недалеко от тебя. И вообще, запомни: если ты в центре, то Невский почти всегда близко.
– А куда податься, чтобы близко всегда была ты?
Она ответила сдержанно-уклончивым смехом и спросила:
– Ты ведь идёшь на футбол в субботу, я правильно помню?
– Ага, послезавтра. А ты тоже хочешь пойти? Решайся, пока ещё есть билеты.
– Нет, я не люблю «Зенит», я же говорила.
– Вот и славно, поболеем вместе за «Спартак».
– Ну уж нет, не торопись обращать меня в свою веру. Вообще, я хотела тебя кое о чём попросить, но лучше при встрече. Ладно, мне пора заканчивать работу и убегать. До завтра!
Эти последние слова отозвались во мне звонче всего. Да, уже завтра мы впервые увидимся. Бывает же так – познакомились почти пять лет назад, но ещё ни разу не встречались, не смотрели друг другу в глаза. За это время я едва не женился, сменил работу, разъехался и вновь съехался с родителями. Наверняка и у неё этот жизненный промежуток между нашим случайным знакомством и предстоявшим свиданием вместил что-то значительное, но, в сущности, главным было то, что она оставалась свободной и, вероятно, готовой разделить эту свободу с кем-то другим. Этим «кем-то другим», разумеется, я видел только себя, но, пока её не было рядом, я вспоминал свой прошлый опыт и старался не слишком сильно обнадёживаться: в конце концов, «кем-то другим» для меня могла оказаться и она сама.
Пока я перебирал в уме разные сценарии, из музея Достоевского вышла группа сосредоточенных, большей частью очкастых ребят, похожих на студентов-филологов, и я привстал, только сейчас обнаружив, что говорил по телефону, сидя на входной ступеньке. Вслед за молодёжью в дверях показалась почтенного вида дама средних лет и, попрощавшись с экскурсантами, обратилась ко мне:
