– Хвостик, мы с тобой такие домоседы, – прибежал
цыплёнок Желток к своему другу котёнку Хвостику. Тот в это
время, сидя на тёплом, прогретом ярким, утренним солнцем
крылечке, спросонья умывал лапкой мордочку. – То в саду мы
играем, – продолжал запыхавшийся цыплёнок, – то в огороде. В
молодости надо попутешествовать! Пока силы есть. Мир так
велик! Я только что в щель между досок заглядывал – у соседей
совершенно иная жизнь!
– Какая ещё иная жизнь? Мяу. . – со сна ничего не понял
Хвостик. Но тут он вспомнил про обиду, нанесённую соседями
его любимому лакомству, и от возмущения даже перестал
умываться. – Там только молочко иное – магазинное! Из-под
нашей коровы, они, видите ли, не берут! Они, видите ли,
майского жука в подойнике выловили! Какой, видите ли, мяу,
кошмар! – с жаром начал котёнок отстаивать своё, домашнее,
натуральное Звёздочкино молочко. – Им бы, соседям бы,
подумать бы, что если жук в нашем молочке плавал, то это
вовсе не значит, что оно, видите ли, плохое! Может быть как раз
наоборот! Может быть, он и нырнул в подойник, а не в бутылку
и не в пакет, потому что наше молочко лучше магазинного!
Мяу, мяу, мяу! – шумел котёнок. – Им бы, соседям бы понять,
что молочко тут и вообще не причём! Что ему, жуку, видите ли,
жить надоело! Что он, видите ли, не простой жук, а майский! И
что ему, видите ли, весна голову вскружила! Вместе с какой-то
жужелицей! Тем более что он вовсе не для себя, а для неё, для
жужелицы топился! Знал жук, что молочко через марлечку
процедят и его спасут! Вот, жук! Мяу! – порядком подустав,
закончил, наконец, котёнок непривычно длинную для себя,
несвязную и горячую, в защиту своего домашнего
Звёздочкиного молочка речь.
– Хвостик, ты не понимаешь, – выждав немного, возразил
цыплёнок. – У соседей вообще всё иное. Не только молочко.
Понимаешь – во-о-бще! Другой мир. У них даже на цепи не
дворняжка, как у нас, а помесь чау-чау с бультерьером гавкает.
У них даже в подполе смесь нашего Барсика с сиамской кошкой
за мышами гоняется. У них…
– Вот поэтому эта кошка никого поймать и не может, –
перебил друга котёнок. – Потому что она, видите ли, смесь, а
мыши в подполе, видите ли, не смесь, а наши деревенские,
чистокровные. И вообще – что ты так распетушился? – решил
Хвостик переключить разговор с соседей на своего товарища. –
Ты как путешествовать собрался? Ведь ты даже через забор
перелететь не можешь. Ведь вы, цыплята, как и курицы и
петухи, как ни крути, птицы неперелётные.
Выговорившись, Хвостик немного успокоился, жёлтое
солнышко пригревало его серенькую шёрстку, он сладко
прищурился и разлёгся на тёплой ступеньке крыльца. Считая,
видимо, что спор окончен, он со6рался было и вовсе снова
задремать и даже начал мурлыкать «Му-ррр… му-ррр…» от
удовольствия.
– А вовсе и не обязательно через забор перелетать, – не дал
ему поблаженствовать беспокойный друг. – Мы с тобой можем
и подкоп под оградой прорыть. Или доски в заборе раздвинуть
и пролезть. – И помолчав, цыплёнок добавил в досаде: – Всё-то
ты, Хвостик, норовишь про меня какую-нибудь гадость сказать.
– Это ты про неперелётную? А что ж тут обидного? Уж, как
есть, так и есть. Му-ррр, му-ррр, му-ррр, – пытаясь
одновременно и дремать, и мурлыкать, и рассуждать, бормотал
котёнок. – Ты, Желточек, птица неперелётная вдвойне. Даже
втройне. Во-первых, потому что с места, как обычный воробей,
подпрыгнуть и взлететь не можешь. Во-вторых, потому что с
разбегу, как самолёт с аэродрома, тоже взлететь не можешь. А
в-третьих, потому что если бы ты даже ты и научился взлетать
как воробей, или, разбежавшись по огороду как самолёт, то всё
равно остался бы зимовать в курятнике. Некоторым птицам не
дано улетать в дальние края. Возьми, к примеру, сороку
Стрекотуху – она около нашей помойки зимует. И даже
самолёты некоторые тоже только по внутренним рейсам летают.
Ты, Желточек, как и сорока – птица оседлая. Му-ррр… му-ррр…
му-ррр…
– Стрекотуха и по чужим помойкам тоже промышляет.
Оседлая, это не значит, что я всю жизнь за забором, как
морковка в грядке, должен сиднем сидеть. – Соображая, то ли
радоваться ему, что его сравнивают с птицей, а не тычут в
носик, вернее в клювик, привычным и обидным «курица не
птица», то ли расстраиваться из-за слова «оседлая»,
призадумался цыплёнок. – Если!.. – вдруг осенило его, и он
даже хлопнул от радости крылышком по гребешку. – Если я
птица оседлая, значит, я должен кого-нибудь оседлать и
путешествовать. В седле. Вот так! Верхом скакать. Вот, что это
значит! А вовсе не как морковка сиднем в грядке сидеть! – с
жаром повторил цыплёнок. – Осталось найти кого бы… кого
бы… – начал цыплёнок крутить головой по сторонам, –
оседлать… На ком бы… на ком бы… верхом…
– Ну, уж только не на мне. Мяу! – встрепенулся и даже
пробудился, и даже привстал со ступенек, почуяв опасность,
Хвостик.
– На тебе далеко не уедешь. Где сядешь, там и слезешь, –
оценивающе смерил взглядом щупленького котёнка маленький
цыплёнок. – Может, оседлать нашу Звёздочку?
– А как ты на неё влезешь? – насторожился и даже
испугался котёнок. Ему очень не понравилось предложение
превратить его любимую, приносящую такое вкусное молочко
Звёздочку, в ездовую кобылу. – Но если даже я тебя подсажу,
