В этом году начало весны выдалось весьма холодным в Восточном Казахстане. Несмотря на прошедшую половину первого месяца нового сезона года, снег еще лежал по краям дорог, под кустами и деревьями, и кажется, не собирался покидать излюбленного места.
Мужчина средних лет идя по слабо освещенной улице Семея наткнулся на заведение, или точнее обычный бар, название которого, по какой-то причине, не горело и оттого было нечитаемо. Странно, раньше он никогда его не замечал и не мог понять почему именно сейчас, именно сегодня этот самый факт так заинтересовал его. Он поймал себя на мысли, что стоит, остолбенев уже несколько минут и его ноги начали замерзать.
Собрав волю в кулак и преодолев порог входной двери пред ним, предстал обычный бар. Обычный, да, именно такое описание ему и подходило. По левую сторону расставлены громоздкие дубовые столы и стулья, по правую почти во всю длину зала растянулась барная стойка.
Внутри не так много посетителей, как в других заведениях присуще вечернему времени пятницы. Табуреты у стойки и вовсе остались не востребованы. Бармен – на вид молодой парень, несмотря на кажущийся незрелый возраст, имел седые пробелы у висков и взгляд человека, располагающего к себе.
Он посмотрел в сторону посетителя оценивающим взглядом и совсем неприветливым, даже наоборот уставшим, но все же теплым голосом произнес:
– Здравствуйте, добро пожаловать, проходите, пожалуйста.
Мужчина молча проследовал к барной стойке и водрузился на один из высоких табуретов.
– Что желаете выпить?
– Один «Черный Русский», пожалуйста, – сухо кашлянув, сказал мужчина.
– Хорошо, как пожелаете.
Бармен поставил на стойку стакан, наполнил её льдом, затем ловко отмерил нужные пропорции водки и кофейного ликера, по итогу смешав все воедино.
– Ваш «Черный Русский».
– Благодарю.
Он сделал небольшой глоток.
– Не убирай далеко бутылки, они нам сегодня еще пригодятся, – с темной ухмылкой посмотрел мужчина на бармена.
И правда, ему не понадобилось много времени, чтобы опустошить стакан от содержащейся в нем жидкости. Кубики льда щелкнули друг о друга, когда опустевшая ёмкость тяжело стукнула о стойку.
– Горькое послевкусие, – поморщился он. – Прям как у моей жизни, – улыбка на его лице не выражала и капли счастья.
Да, бывает и так, человек может улыбаться и через силу, и через боль, утопая в пучине страдания. Не знаю помогает ли улыбка в такие моменты, но как по мне, уж лучше смеяться назло невзгодам, нежели рыдать под их грузом.
– Как вас зовут? – спросил мужчина у бармена, пока тот смешивал очередной коктейль.
– Арнур.
– М-м, а меня… – он замялся, наблюдая за струйкой водки, льющейся в мерную стопку. – Да, знаешь, Арнур, впрочем, не важно, как меня зовут.
– Как скажете, – сухо ответил бармен.
За годы работы в этом баре он давно уже привык к подобного рода посетителям и подобного рода беседам. Каким именно, спросите вы? Да вот таким медленно раскачивающимся, затянутыми многозначительными паузами, тянущими тебя за собой в свою гремучую бездну. При том, что это касается как посетителей, так и разговоров с ними. Надеюсь, я понятно изъясняюсь.
И да, я чуть не упустил одну малюсенькую вещь, но от того отнюдь не менее значительную. Каждый такой разговор, после непосредственного прелюдия, начинается со слов:
– Знаешь, Арнур…
***
Сколько себя помню, я всегда боролся за справедливость. Не давал обижать младших и слабых. Вставал на сторону ущемленных. Не знаю с чем была связана моя жажда правоты, но попросту не мог пройти мимо.
Время шло, я рос и развивался. В более осознанном возрасте начал грезить о работе в правоохранительных органах. По итогу отучился и стал следователем по особо тяжким преступлениям.
Я преследовал свою цель и мечтал, что вот он мой шанс проявить себя и пресечь жестокость сбившихся с пути людей. В то время, моя вера в людскую сущность еще не была столь запачкана. Мне казалось, что каждого человека под силу изменить и показать, как он ошибался. Но кто я, в конце концов, такой, чтобы наставлять людей? Явно не их ангел хранитель.
Один из убийц при очередном допросе сказал мне:
– Непосвященные люди не знают, что такое зло, – он говорил спокойно и размеренно несмотря на то, что за его душой семь задушенных девушек.
– А ты знаешь? – спросил я.
– Конечно, – уверенно ответил он.
Он не раскаивался о содеянном. У него есть дочь и внуки. По его словам он их всех любит, и зовет их своей прекрасной семьей.
Как-то раз, во время моего очередного посещения тюрьмы, я увидел его сидящим в комнате для посещений. Он разговаривал со своими внуками и выглядел, как любящий дедушка. Он искренне улыбался. После окончания времени приема, я подошел к нему и спросил:
– Не дай бог, конечно, но что, если бы кто-то убил твою дочь или внуков? – довольно бессердечный вопрос.
Он посмотрел на меня всё тем же пустым взглядом и ответил:
– То я был бы опустошен.
– А ты хоть понимаешь, что чувствовали родные убитых тобой девушек? – недоумевал я.
– Я не раскаиваюсь, я поступил так, как считал нужным, – так просто, уверенно и без капли сожаления, ответил он.
Можно ли исправить такого человека? И нужно ли его исправлять? И достоин ли он вообще существовать? Все это решать не мне.
