Яркий, длинный, солнечный день
1
Полина вошла в подъезд, поднялась на второй этаж, тихонько шлепая босыми ножками по бетонным ступенькам, и взялась за ручку двери. Затаила дыхание. Открываясь, дверь скрипнула, и девочка замерла на пороге. Все тихо. Впрочем, из глубины квартиры доносился храп. Дверь в одну из комнат была приоткрыта – звук исходил оттуда.
Полина на цыпочках прошла мимо двери в свою комнату и спряталась под одеяло. Только сейчас почувствовала, как болит колено и ухо. Выбралась из-под одеяла, села на кровати. Ощупала правую коленку – опухло. Ухо горит. Посмотреться бы в зеркало, но Полина решила не зажигать свет. Девочке хотелось есть, но не хотелось выходить из комнаты. В конце концов голод пересилил.
Холодильник был пуст – только пачка пельменей. На столе она нашла получерствый кусок хлеба и банку с помидором, плававшим в рассоле. Отправилась обратно, с аппетитом жуя по дороге. Возможно, какая-то еда была в той, другой, комнате, где спали ее мать и отчим, но туда Полина не вошла бы ни в коем случае.
Доела, вытерла пальчики об одеяло. Попыталась заснуть, но не смогла. Взяла книгу, раскрыла ее, подошла к подоконнику и, положив книгу в бледное пятнышко лунного света, стала читать, помогая себе пальчиком.
Несмотря на то что Полина должна была пойти в первый класс только в сентябре, она уже умела читать. Заслуга в этом в основном принадлежала тете Анжеле с первого этажа, женщине с больными ногами, раздутыми, как шары. Тетя Анжела, в квартире которой всегда пахло чем-то сладким вперемешку с лекарствами, была единственным другом Полины во всем их дворе. Нет, пожалуй, еще Котя с пятого этажа. Тете Анжеле и принадлежала эта книга.
– А медведь и говорит… мужик, мужик, я тебя… заломаю…
– За-ло-ма-ю… заломаю, – повторяла про себя Полина, шевеля губками и наморщив лоб, стараясь лучше уяснить смысл не совсем понятного слова.
Однако через некоторое время согласованность в действиях девочки исчезла. Палец правой руки еще машинально скользил по листу бумаги, а полуприкрытые глаза рассеянно смотрели в окно, в небольшой темный глухой дворик.
Воспоминания сегодняшнего дня стали прорываться из подсознания девочки…
Полина услышала крики в комнате матери. Тапочки слетели с ее ног на бегу. Толкнув дверь, она обоими широко распахнутыми коричневыми глазами увидела сидящую на диване мать. Перед ней в одних трусах стоит отчим и бьет мать тяжелыми ладонями по лицу. Голова матери нелепо качается из стороны в сторону. Она пытается схватить мужчину за руки, но ей это не удается.
На разбитой губе – капли крови. Отчим что-то ревет, мать причитает, но Полина не может разобрать ни слова. Вскрикнув: «Не надо, пожалуйста!» – она подбегает и пытается оттолкнуть бетонную фигуру. «Пшла, сучка!» – рычит отчим, отталкивая ее ладонью в ухо. Полина отлетает и падает на пол. Вскакивает на ноги. «Урод!» – вырывается у нее.
Рычание сзади усиливается. Внимание отчима переключается на девочку. Он надвигается и вытягивает руки, чтобы схватить ее. Полина уворачивается, выскальзывает из квартиры и бежит вниз по лестнице. Сверху появляется отчим, на ходу превращаясь в многоногое, мохнатое, брызжущее зловонной зеленой слюной чудовище. Навстречу испуганной девочке плывет бородатый дядька – сосед с четвертого этажа. «Что случилось?» – спрашивает борода. «Представляешь, деньги у меня ворует!» – изрыгнуло чудовище. «Ишь ты! Ремнем их пороть надо!»
Полина выбежала в дворик. Пусто. Только спящая на скамейке глуховатая старушка – слабая защита. Полина заметалась по двору перепуганным щеночком. Клумбы с мелкими цветами – в таких не спрячешься.
Дверь подъезда уже открывалась. Стало высовываться тело отчима. И вот в этот самый момент и произошло то, что произошло. Девочка оказалась рядом с забором и взмахнула руками, как будто бы она хотела подпрыгнуть, чтобы в отчаянном прыжке ухватиться за край стены и попытаться перелезть на другую сторону. Но… она взмахнула руками и… превратилась в куст сирени.
В самый обычный куст сирени…
Отчим некоторое время бродил по двору, недоуменно оглядываясь, подходил к старушке, они о чем-то разговаривали. Ушел.
Потом вышла мать в домашнем халате, с распухшей губой, прошла в дальний угол двора, вышла на улицу через небольшую калитку (у Полины не было времени ею воспользоваться), затем вернулась. Стала звать: «Полинааа! Лиинаа! Лиииинаа!»
– Я здесь, мамочка! – отзывалась Полина, но мама не слышала.
Мать ушла в подъезд.
Полина чувствовала себя очень спокойно. Она видела, слышала и понимала все. Чувствовала, как майский ветер покачивает ее ветви, запутываясь в них, как в волосах.
