Пётр вздохнул, закрыл книгу и сунул её в пакет с изображением Деда Мороза, который катил на своих причудливых сказочных санях по зимнему лесу. Картинка нисколько не соответствовала теперешней погоде. Стоял июль, поэтому солнце висело на небе ещё высоко, а небо ослепляло синевой. Ветерок перебирал невидимыми пальцами густую некошеную траву, над которой носились толпы бестолковых мошек.
Пётр тяжело поднялся со скамейки и не спеша, вразвалочку побрёл по тропинке в сторону дома. Он любил эту дорогу с работы, хотя она и была чуть длиннее. Она пролегала по улочкам старой части города, которая, по сути, всё ещё оставалась деревней, и там можно было легко встретить домашнюю птицу и коз. Затем дорога превращалась в тропинку, вилась между двумя холмиками, усыпанными где мать-и-мачехой, где одуванчиками, и выводила на пустырь, за которым виднелась группка пятиэтажек. В одной из них Пётр и жил.
Несмотря на неторопливый шаг, скоро Пётр почувствовал одышку. Идти было трудно. Ляжки ног тёрлись друг о друга, и это причиняло неудобство, поскольку кожа в паху сопрела от пота. Впрочем, оставалось недалеко.
Пётр вошёл в подъезд, из которого дохнуло приятной влажной прохладой, поднялся на один пролёт, достал из кармана ключ и, вставив в замок, провернул. Замок громко лязгнул, дверь открылась.
Пётр ещё не успел скинуть с ног свои растоптанные ботинки и сменить их на тапочки, как мама появилась в коридоре и направилась к нему, на ходу надевая очки. Её тяжёлая палка грохала по полу, приближаясь, и у Петра пересохло в горле. Он сразу почувствовал, что мама не в духе.
Она подошла почти вплотную, подняла на него взгляд, придерживая очки рукой, пошевелила мясистым морщинистым носом и спросила низким, слегка сиплым голосом:
– Ты что так долго? Обычно полшестого приходишь. А сейчас почти шесть.
– Я, мама…. Добрый вечер, – оторопело залепетал Пётр. – Я на скамейке посидел немножко. Погода хорошая. Книжку вот почитал…
– Что за книжка? – стёкла очков увеличивали мамины глаза, и потому те казались выпученными.
Пётр сунул руку в пакет, чтобы нашарить книжку, но мама рывком отняла у него пакет и достала сама.
– Александр… Грин, – прочитала она, напрягая глаза. – «Алые паруса». Это ничего… Это одобренная… Мог бы и дома читать, нечего шляться не пойми где.
Она отдала пакет, развернулась и заковыляла на кухню, бросив на ходу:
– Иди, переодевайся пока. Ужин разогрею, а то остыло.
– Я это, мама… – заговорил Пётр. – Я зарплату принёс. Вот.
Он извлёк из внутреннего кармана бумажный свёрток, приблизился, протянул. Мама отставила палку в сторону, развернула бумагу и принялась молча считать купюры, иногда слюнявя пальцы языком.
– Надавали мелкими опять, – буркнула она. – А что так мало? Ещё тысяча должна быть.
– А я сдал, – выдал Пётр подготовленный ответ. – У нас теперь касса взаимопомощи. На похороны всякие, дни рождения или если срочно надо кому…
– Ишь ты, – удивилась мама, убирая пачку в карман халата. – Ну, я с начальником твоим поговорю. Нам в первую очередь надо. Вон, хоть носки тебе купить, а то уже замучилась зашивать.
На этом разговор был окончен. Пётр с облегчением прошёл в свою комнату и прикрыл дверь. Он снял с себя огромный пиджак из серой ткани, похожий скорее на туристическую палатку, и стащил штаны. Костюм этот сшила мама, поскольку в магазинах такой размер найти было затруднительно. Пётр надел растянутые на коленках треники, повесил одежду в обшарпанный гардероб и покосился на дверь. Затем вынул из трусов несколько купюр, сунул в тайник за шкафом – подвешенную на ниточках папку для бумаг – и двинулся на кухню.
– Садись, – сказала мама, разливая по тарелкам густой суп, состоящий преимущественно из крупных кусков картошки. – Ты не смотри, что я ворчу сегодня. Давление просто. Голова болит.
– Может, врача вызвать? – робко предложил Пётр, пытаясь разместить огромные ягодицы на крохотной табуреточке.
– Да что с него взять? – возразила мама. – Пропишет каких-нибудь таблеток. А я эту отраву пить не буду. Кушай.
– Мам, может, поменьше? – с сомнением спросил Пётр, глядя в огромную тарелку.
– Ешь! – твёрдо сказала мама. – Ты мужик. Солидно выглядеть должен. И на работе чтобы сил хватало. А то, смотрю, еле ходишь уже.
Пётр вздохнул и начал есть. За супом последовала котлета с картошкой. Мама сидела напротив, глядя на него сквозь очки.
– А ты что не ешь, мам? – спросил Пётр.
– Да я, пока тебя ждала, уж уплела котлетку. Много ли мне надо-то? Эх… Смотрю я на тебя, Петушок, и думаю – ну как я тебя такого родила? Всем на загляденье. Я сама-то что? От горшка два вершка. А ты богатырь…
